Он вылез из кровати, но обнаружил, что того самого шкафа в его комнате не было.

Надо было открыть дверь, выйти из комнаты, пройти по коридору, зайти в спальню Доминика, открыть шкаф, достать флакон и вернуться обратно в свою постель тем же путем.

План был прост.

Он внезапно усложнился, когда Ромео понял, что дверь заперта. Он заметался по комнате, в поисках иных путей, и кинулся к окну. Прыгать оттуда было слишком высоко. Он снова повернулся к двери. Это был его единственный шанс.

Юноша снова, с ожесточением, подергал ее и замер, уставившись на дверной замок. Все его мысли занимал только раскрытый шкаф. Флакон на верхней полке манил его, словно мифическая сирена.

Он звал его.

И тут, Ромео ощутил, что начинает стремительно наполняться какой-то нечеловеческой силой. Его мышцы наливались ею, как спелые фрукты наливаются соком, ему казалось, что ноги его уподобились мощным древесным стволам, а руки стали руками атланта.

Ромео отступил на пару шагов, с легкостью подхватил кресло поблизости, поднял его над головой, и обрушил на легкую дверь такой удар, что дверь тут же треснула. На второй раз от нее откололась добрая половина, третий удар вышиб остатки двери из петель.

Ромео отбросил кресло в сторону и переступил через порог комнаты. Вокруг него носился радостный Болван, который принял все за игру и намеревался охотно продолжить веселье.

Юноша не обратил на пса ни малейшего внимания. Он словно зомби, ведомый чьей-то волей, пошатываясь, шел по коридору, навстречу своей цели.

Дверь в спальню Доминика была приоткрыта.

Все остальное заняло у Ромео ровно одну минуту. Он уверенно распахнул шкаф, достал флакон и почти бегом вернулся в свою комнату.

Но он не знал, сколько надо было выпить. При других обстоятельствах, он бы смекнул, что, судя по количеству израсходованной жидкости, достаточно нескольких капель. Но продолжительная боль начисто лишила его способности думать.

Ромео открутил крышку, поднес флакон к губам.

Жидкость имела отвратительный запах, но это не остановило его.

Он прильнул к горлышку губами и сделал два больших глотка.

Ему страстно хотелось опустошить флакон, и разом положить всему конец, но раствор имел до того омерзительный вкус, что юношу едва не вырвало и от двух глотков.

Он еще некоторое время неуверенно смотрел на флакон в своих ладонях.

Он надеялся, что сделает еще хотя бы глоток. Но он не смог перебороть отвращение, которое комом подкатывало к горлу, стоило ему воссоздать в памяти вкус жидкости.

Когда, почти сразу, комната окрасилась в пурпурный цвет, Ромео осознал, что выпитого было более чем достаточно.

Хрустальными голосами запели невидимые феи. Из ниоткуда, в комнате возникали огромные бабочки.

Одна за другой, они все появлялись и появлялись. Они порхали пестрыми, узорчатыми крыльями в такт чудесному пению, и Ромео чувствовал сладкий запах золотистой пыльцы, которая мелкой пудрой срывалась с их крыльев.

Юноша с облегчением откинулся на подушку. Боль покинула его. Подушка принялась нежно гладить его волосы и шептать ему на ухо: «Вот и все, Ромео. Теперь все хорошо. И душе твоей спокойно. Все прошло, милый Ромео. Отдыхай и наслаждайся». Ромео улыбался, сладкая нега охватила его.

Ему мерещилось, что он представляет собой гигантский алый цветок, полный медового нектара. И бабочки кружились над ним в причудливом танце, и феи пели песни. Комната раскрашивала свои стены то в пурпурный, то в алый, то в малиновый цвета, солнце заглядывало в окна, и по его лучам в комнату спускались сверкающие солнечные зайчики. Они забирались на потолок и скакали по нему, подмигивая Ромео своими золотыми глазами.

Тем временем, цветок, которым сейчас был Ромео, рос, и вытягивал свои сочные бархатистые лепестки, нектар в его недрах густел.

Бабочки продолжали танцевать, они медленно приближались к нему, и их усики беспрерывно двигались, а закрученные хоботки постепенно распрямлялись, тянулись к благоуханным лепесткам.

Они напали разом. Под хрустальное пение невидимых фей, бабочки кинулись на Ромео, стегая его своими упругими крыльями. Издавая отвратительный пронзительный писк, они опутывали его своими длинными хоботками, словно веревками, намереваясь вонзиться в самое естество юноши-цветка.

Ромео кричал и отбивался от них. Но их хоботки, словно гуттаперчевые щупальца, увертывались от него, проскальзывали меж его рук, и хватали, и жалили его. Они выпускали липкие присоски, которыми цеплялись за тело Ромео, имея единственную цель – высосать нектар его жизни до последней капли. Он сдирал с себя бесчисленные хоботки, рвал на куски их тонкие крылья, которые оставляли мучнистую пыльцу на его ладонях.

Скоро весь пол его спальни был усеян огромными пестрыми трупами, которые истлевали и рассыпались в прах прямо на глазах.

Но количество их все прибывало, и на месте прежних, ярких крылатых цветов, возникали еще более крупные, иссиня-черные, мощные мохнатые мотыльки. С ними было невозможно бороться: слишком крупные и тяжелые, они наваливались на Ромео, придавливали его своими мерзкими волосатыми брюшками, и искали его вены толстыми, твердыми жалами. Кое-как сбросив их с себя, Ромео выпрыгнул из кровати и бросился бежать, сломя голову.

Гудящим роем, от ветра крыльев которого срывало занавески с окон, черные мотыльки устремились вслед за ним. Ромео несся по коридорам и лестницам. Расстояние между ним и его алчными преследователями быстро сокращалось. Спиной юноша ощущал порывы ледяного ветра, он слышал их, он чувствовал, как они настигают его. Но он продолжал бежать, не останавливаясь и не оглядываясь.

Каким-то непостижимым образом, он вдруг снова очутился в своей комнате. Ромео бросился в ванную и захлопнул дверь, сбив ею первого, самого крупного из мотыльков. Обессиленный, юноша рухнул на пол.

И понял, что снаружи все стихло.

Он лежал, затаив дыхание и прижимаясь к холодному полу, и напряженно вслушивался в совершенно пустую тишину, что вдруг воцарилась вокруг него. Кошмар миновал.

Но выходить пока было страшно.

В ванной было темно. Ромео знобило.

Отдышавшись, Ромео с трудом поднялся с плиточного пола: падая, он больно ударился.

«Очень темно», – мелькнуло в его голове.

Он знал, что на окне должна стоять свеча. Окно было раскрыто, и Ромео нашел его по легкому дыханию ночного бриза с улицы. Где-то на широком прохладном подоконнике, юноша нащупал большую квадратную свечу. Спички лежали в пепельнице рядом.

Свеча горела ярким, ровным пламенем. Желтый, теплый свет выхватил из тьмы большое зеркало, над раковиной.

Ромео было тяжело стоять на ногах, его сильно шатало. Он нетвердым шагом приблизился к широкой раковине и облокотился на нее, невольно уставился в зеркало. На него смотрело его лицо. Желтовато-бледное в свете свечи, оно криво улыбалось, и его огромные глаза глядели на Ромео с насмешкой.