Головные боли Ромео были так сильны, что его лицо чернело, и юношу корчили судороги. Мэйз сам колол ему сильнейшие обезболивающие, но они приносили лишь временное облегчение. За семьдесят два часа Ромео ни разу не сомкнул глаз.

И Мэйз вместе с ним. Он время от времени вспоминал двух химиков, которые изобрели эту убийственную дрянь. Он дал себе клятвенное обещание поехать в город, где встретил их, и собственными глазами посмотреть на то, в каком состоянии теперь находились Дрын и Ленин. Что, интересно, с ними сделал их жидкий Франкенштейн? Мэйз страстно надеялся на, что оба скончались в своей лаборатории, в адских мученьях!

Еще его преследовала навязчивая мысль, что Ромео надо было отправить в больницу. Он нуждался в профессиональной помощи – одних уколов было недостаточно.

Но Доминик боялся.

Он страшился шумихи, которая поднимется сразу же, стоит лишь одному журналисту пронюхать об этом. Кем бы он представил Ромео? Как бы он объяснил его состояние?

Безусловно, он мог бы придумать какую-нибудь правдоподобную легенду, но не хотел совсем утонуть во лжи, случайно запутавшись в деталях выдуманной истории.

Ломка продолжалась уже трое суток. Возможно, осталось совсем недолго. И все обойдется. А потом, когда боль отступит, и Ромео снова будет в силах соображать, они вместе решат, что делать.

Мэйзу посчастливилось заснуть и проспать весь остаток дня.

Ночью у Ромео опять случился приступ, сильнее, чем прежде. Ромео били такие судороги, что его тело подкидывало над кроватью. Он корчился и исступленно кричал, закатывая глаза.

Когда Доминик в очередной раз полез в аптечку, то обнаружил, что за эти три дня он использовал полугодовой запас шприцев.

От его крика у Мэйза звенело в ушах, от созерцания его страданий, на кровавые куски рвалось сердце.

Он метался вокруг Ромео, силясь чем-то ему помочь, и чуть не плакал от собственной бесполезности. Возможно, сейчас он страдал даже сильнее, чем сам Ромео. Ведь он прекрасно знал единственного человека, который был виновен в том, что он сейчас видел.

Впервые в жизни, ему было невыносимо больно за кого-то другого. Впервые в жизни, он мысленно обратился к Богу с мольбой, чтобы боль, наконец, освободила Ромео. Впервые в жизни, он жестоко каялся за то, что совершил.

С первыми лучами солнца, Ромео вновь провалился в сон, больше походивший на беспамятство.

Доминик без сил рухнул на свою кровать.

Но стоило ему закрыть глаза, как пронзительно зазвонил будильник. Жизнь шла своим чередом, и работа требовала жесткой дисциплины. Проклиная слишком короткую ночь, Мэйз сполз с кровати и обреченно побрел в ванную.

В доме было тихо. Хотя бы это немного радовало Доминика.

В ванной он глянул в зеркало на свое бледное, помятое лицо, и мысленно плюнул.

Сегодняшний день обещал быть тяжелым: ему необходимо было работать и при этом периодически ездить домой и проверять состояние Ромео: слишком сентиментальная, мисс Бойд не справилась с работой, а новую сиделку Мэйз нанять не успел.

Оставлять Ромео одного на весь день было страшно.

«Может, попросить Анаис побыть с ним?» – Мелькнуло в его голове. Но он тут же отказался от этой мысли: «Что сможет сделать эта хрупкая маленькая фея, когда Ромео опять начнет швырять по кровати?»

И еще, несмотря ни на что, Доминик не хотел оставлять их вдвоем. Ревновать в такой ситуации было низко с его стороны, и он был готов это признать. Но все-таки предпочел не обращаться к Анаис, и попробовать справиться с ситуацией в одиночку.

4.

Ромео уже, наверное, целую вечность не соображал, что с ним происходит. В какой-то момент, обезумев от адской боли, которая драла его заживо, как стая алчных крыс, отупев от тысяч взрывов, что ежесекундно раскалывали его голову на части, он вдруг провалился в беспросветный пустой мрак.

Он повис во мраке, как в невесомости, и теперь какая-то страшная сила швыряла его из стороны в сторону. Боль поглотила его. Она теперь окружала со всех сторон, обратившись в его естественное состояние, из которого он уже не выходил. Вспышками он видел яркий свет, чье-то лицо. Но эти вспышки были кратковременны и неясны.

Вдруг его подбросило особенно сильно и, словно волной на берег, выкинуло обратно в сознание.

Когда Ромео распахнул глаза, он еще долго не мог понять ни кто он, ни где находился, ни что произошло.

Через некоторое время он вспомнил свое имя, и даже смог пошевелить затекшими конечностями. Сильно болели глаза. Он даже не мог водить ими по сторонам. В ушах звонили сразу двести колоколов. Нутро выворачивало наизнанку.

Ромео закашлялся и снова потерял сознание.

Мэйз заглянул в комнату Ромео. Он заезжал домой уже во второй раз, а юноша по-прежнему спал. Ему показалось это странным, но он решил, что ломка проходит, и организм Ромео восстанавливается и восполняет потерю сна.

Доминик с завистью вздохнул. Для него четыре бессонные ночи тоже не прошли даром: сегодня в офисе он не мог принять ни одного разумного решения, в голове не рождалось ни единой здравой мысли, он все ронял из рук и не мог подавить зевоту на деловых встречах.

Кроме этого, его ни на секунду не покидали тревожные мысли о Ромео, которого он оставил одного, на свой страх и риск.

«Моему организму тоже не помешало бы восстановиться. Боже, как же я хочу спать!» – Подумал он и посмотрел на часы. На самом деле, его ожидала еще масса неотложных дел. Так что о сне он мог только мечтать.

Он еще раз внимательно посмотрел на юношу. Тот тихо спал. Не заметив никаких тревожных знаков, Доминик закрыл за собой дверь.

И зачем-то запер ее на замок. На всякий случай. Мэйз не был уверен, что ему удастся скоро попасть домой.

5.

На сей раз Ромео тонул. Он захлебывался в толще воды, вокруг него стаями кружили пираньи. Он отчаянно старался грести руками, и когда его голова вынырнула на поверхность, Ромео очнулся, еще с сипом, жадно заглатывая воздух.

Но, видимо, пираньи, выскочили из забытья вслед за ним. Каждым сантиметром своего тела Ромео ощущал яростные укусы сотен длинных зубов, что глубоко погружались в его плоть. Выскальзывали и вновь погружались. Голова трещала так, как будто ее пыталась разгрызть самая крупная из рыбин.

Перед глазами Ромео возник распахнутый шкаф в спальне Доминика. На верхней полке, сияя всеми цветами радуги, похожий на спасительный маяк, стоял флакон с прозрачной тягучей жидкостью.

Надо было только протянуть руку – и все зубастые рыбины, и боль, и муки, все уйдет. Минует. Пройдет как адский сон. Испарится в прошлом. Надо только потянуться.

Ромео сделал попытку выбраться из постели, но ноги онемели и не слушались его. Должно быть, прошло много времени, пока юноше удалось вновь обрести контроль над своими конечностями.