– Сегодня, – продолжил Хрущев, – мы с вами, товарищи, сидя в «Метрополе», станем свидетелями другого исторического события. Пожалуйста, подойдите к окнам. Товарищ Малышев сделает небольшое объявление.

На лицах присутствующих появилось удивленное выражение, все встали и подошли к огромным окнам, выходившим на Театральную площадь. Малышев уже стоял у одного из окон.

– Спасибо, товарищ Генеральный секретарь, – произнес Малышев и в знак благодарности наклонил голову в сторону Хрущева. – Товарищи! Все вы уже знаете, что три с половиной года назад мы начали строительство новой электростанции в Обнинске. Мне выпала большая честь сообщить вам, что в этот понедельник, за полгода до назначенного срока окончания строительства, электростанция начала давать ток.

Государственные мужи одобрительно закивали.

– Ровно в одиннадцать вечера, – продолжил Малышев, – то есть через две минуты, электростанция начнет подавать электричество в электросеть Москвы и обеспечит половину потребности города в электроэнергии.

Малышев повернулся к окну. В этот момент граф и официанты быстро тушили стоявшие на столе свечи. В окна были видны огни Москвы. Секунды шли, ничего не происходило, и собравшиеся начали вполголоса обмениваться комментариями и нетерпеливо переступать с ноги на ногу. Потом неожиданно вдали на северо-западе столицы огни в домах стали исчезать целыми кварталами. Потом темнота стала быстро распространяться, как тень огромного облака по земле, и приближаться к центру города. В две минуты двенадцатого погасли окна в Кремле, которые горели ночами вот уже много лет. Погас свет и в «Метрополе».

Присутствующие в зале заговорили громче. Они выражали удивление и непонимание происходящего. Малышев продолжал стоять, повернувшись лицом к окну, он молчал и не двигался. Потом вдалеке на северо-западе включился свет в одном из городских кварталов, а потом и во втором. Постепенно свет стал возвращаться в Москву. Теперь по городу уже распространялся свет, а не тьма. Свет приближался к центру. Вот снова загорелись окна в Кремле, и над головой присутствующих в зале на четвертом этаже ярко засветилась огромная люстра. Члены Президиума ЦК и Совета министров громко зааплодировали. Всем казалось, что на этот раз свет стал даже ярче потому, что теперь половину Москвы освещало электричество, которое вырабатывала Обнинская АЭС.

* * *

Финал этого ужина был, вне всякого сомнения, прекрасным примером политического театрального представления, который когда-либо доводилось видеть столице.

Но разве отключение электроэнергии не принесло неудобства гражданам? – спросит читатель.

К счастью, в те годы Москва не была мировой столицей электрических приборов. Тем не менее из-за отключения электричества замолчали сорок тысяч радиоприемников и пять тысяч телевизионных аппаратов. Собаки начали лаять, а кошки мяукать. Дети плакали, их родители ударялись о стены и сбивали журнальные столики, а несколько водителей, обеспокоенные тем, что свет на улицах неожиданно выключился, въехали в бамперы впереди идущих автомобилей.

В момент выключения электроэнергии Анна Урбанова в парике из седых волос играла роль Ирины Аркадиной в пьесе Чехова «Чайка» на сцене Малого театра. Когда выключился свет, зрители заволновались. Несмотря на то что Анна и другие актеры могли в темноте уйти со сцены, они этого не сделали. Они обучались по методу Станиславского и начали играть так, как могли бы себя вести их герои, если бы выключили свет.

Ну а что же произошло во время отключения электроэнергии в «Метрополе»? В ресторане на первом этаже столкнулись два официанта с подносами, четыре человека в баре «Шаляпин» разлили свои напитки, а одну посетительницу бара ущипнули за мягкое место, застрявший в лифте между вторым и третьим этажами Пухлый Вебстер угостил шоколадом и сигаретами ехавших с ним вместе людей, а сидевший в одиночестве в своем кабинете «шахматный офицер» пробормотал, что он с этим «разберется».

Но в «Боярском», где вот уже пятьдесят лет обслуживали при свете свечей, никаких происшествий не наблюдалось.

Вечером шестнадцатого июня рядом с пустыми чемоданом и рюкзаком Софьи граф разложил часть вещей, которые он собрал для ее путешествия. За день до этого, когда девушка вечером вернулась с репетиции, Ростов объяснил ей, что она должна будет сделать.

– А почему ты так долго об этом молчал? – спросила готовая расплакаться Софья. – Почему раньше об этом ничего не говорил?

– Боялся, что ты начнешь возражать, если я скажу тебе заранее.

– Я действительно возражаю против этого плана.

– Понимаю, – ответил он, взяв ее за руки. – Зачастую нашей первой реакцией является отторжение. Более того, именно так чаще всего и происходит.

Потом они долго обсуждали все «за» и «против», «почему» и «зачем». Они говорили о своих надеждах, и о том, как видят будущее. Потом Ростов попросил Софью довериться ему, и в этой просьбе девушка не могла графу отказать. Потом они помолчали, и так же храбро и внимательно, как в тот день, когда они впервые встретились, Софья выслушала все подробности плана, который придумал Ростов.

В тот вечер граф разложил собранные предметы и подумал, что он мог упустить или забыть. Ему показалось, что он ничего не забыл. Тут распахнулась дверь и в комнату вбежала Софья.

– Место проведения концерта изменили! – воскликнула она, задыхаясь от того, что долго бежала.

Они обменялись озабоченными взглядами.

– И где теперь будет концерт?

Софья задумалась и закрыла глаза.

– Не могу вспомнить.

– Не волнуйся, – произнес граф, прекрасно знавший, что во взволнованном состоянии сложно вспомнить необходимую информацию. – Что сказал дирижер? Что говорили про это место? Название района? Что находится рядом с залом?

Софья снова закрыла глаза.

– Говорили о зале… salle…

– «Salle Pleyel»?[132]

– Точно!

Граф с облегчением выдохнул.

– Все в порядке. Я хорошо знаю это место. Это красивое здание в стиле ар-деко, и находится оно в VIII округе…

Софья начала собирать свои вещи, а Ростов спустился в подвал отеля. Он нашел еще один путеводитель «Baedeker» по Парижу, вырвал из него карту, поднялся в свою комнату, сел за письменный стол великого князя и нарисовал на карте красную линию маршрута. Потом, когда Софья собрала вещи и закрыла чемодан, граф открыл дверь кладовки и провел Софью в кабинет. Как и шестнадцать лет назад, войдя туда, Софья произнесла удивленное «Ооо!».