– Да врет он, гад! Врет! – истошно кричал Алекс, зная, что признаваться ни в коем случае нельзя – это верная смерть. – Он в карты продулся и хочет свои расклады на меня перевести...

– А как ты за мной гнался, скотина! – Каратиста мутило, и он старался смотреть в сторону. – Стрелял в спину! Это я тоже вру?

– Конечно, врет! Неужели из-за картошки я бы такое придумал? Да я вас всегда уважал, как отца!

– Как отца, это хорошо, – спираль с шипением вгрызлась во влажную кожу. Алекса выгнуло дугой. Что-то щелкнуло, и верхний свет погас.

– Черт, опять... Пойди, вруби пробки...

Боря поспешно метнулся выполнять распоряжение шефа. Николай Иванович отложил лампу.

– А где твой дружок массажист? Чего это вы оба спрятались, если не виноваты?

– Да мы и не прятались! Не прятались мы... Алекс хватал ртом воздух, с трудом приходя в себя.

– Он, гад, все брешет! Ну откуда у нас люди, чтобы его по всему берегу искать? Кто мы такие? – Он чувствовал, что дальнейших пыток не перенесет.

– Это верно, вы никто, – согласился Желтый. – Тут у него действительно концы с концами не сходятся.

И повернулся к Каратисту:

– Слышь, ты, если у них столько бойцов, зачем тебя просить? Сами бы грохнули меня, и все... Если б, конечно, смогли!

Вновь загорелся свет, и Желтый протянул руку к приспособленной для пыток настольной лампе.

– Видно, придется и тебя прижечь...

– Постойте, – всполошился Каратист. – Давайте туда поедем. Я место покажу. Там и кровь осталась, и гильзы! Сразу убедитесь!

– Поехали! – обрадованно подхватил Алекс, надеясь хоть ненадолго отодвинуть мучения. – Там сразу все увидите!

Желтый подумал несколько секунд.

– Давайте съездим. Там все выясним. Все, до конца.

И небрежно бросил вернувшемуся Боре:

– Захвати с собой лопаты!

Каратист неточно указал место, он ошибся метров на сорок. Долго лазил по земле, обнюхивал каждую травинку, но ничего подтверждающего его рассказ, не находил. А Алекс все время поворачивал голову, отыскивая дуб с приметно изогнутым стволом. Если пистолет все еще лежит в дупле... Только чтобы не дергаться зря – вдруг отпустят! А дернешься – еще хуже будет...

– Вот! Вот кровь! – в очередной раз вскричал Каратист и тут же упавшим голосом поправился: – Нет, это не то... Показалось... Желтый в ковбойском наряде картинно прислонился к дереву.

– Значит, оба врете. Тогда выбирайте: в одну яму вас класть или в разные?

Боря и гориллообразный заржали. Алекс с пронзительной отчетливостью понял: не отпустят. После того что они видели, оба стали опасными свидетелями. Даже если отбросить все остальное, этого достаточно, чтобы закопать их прямо здесь, под шуршащими деревьями... Все тело ломило, разламывались суставы, огнем пекла сожженная кожа. Сил не было, но надо было собраться на один рывок...

Как прыгая в холодную воду, Алекс бросился бежать. Ветки секли лицо, сучки цеплялись за рубашку, но он не обращал на это внимания.

– Ты что! Стой, сука! – с секундным запозданием донеслось сзади. – Хуже будет!

Еще через секунду за ним побежали. Тяжелый топот, хруст веток, злая матерщина за спиной шали его вперед, как попутный ветер разгоняет парусник. Только не промахнуться, не пролететь мимо...

Но дерево действительно оказалось приметным. Прижавшись к грубой, пахнущей пылью коре, он сунул руку в расщелину и сразу ухватил «тэтэшник» за рукоятку. Тряпка, в которую он завернул оружие, развернулась и осталась только на стволе. Развернувшись всем корпусом, он взвел курок и тут же надавил спуск. До бегущего на него Бори было не больше двух метров. Лицо бритоголового исказилось, но он уже ничего не мог сделать.

– Бах! – длинное пламя прожгло тряпку и, казалось, проткнуло грудь бритоголового. Словно срубленное дерево, он рухнул Алексу под ноги. Темные очки запрыгали по траве.

– Бах! – летящий следом горилла наткнулся на пулю и, заверещав, как заяц, припал к земле.

– Не надо! Не надо!

– Бах! – Крик оборвался.

Ничего не соображая, Алекс бросился назад. У него не было никакого плана действий, не было и чувства мести, лишь одна мысль билась в голове: «Сколько осталось патронов?»

Николай Иванович так и стоял у дерева, но выстрелы и предсмертные крики подручных произвели на него разрушающее впечатление: он был парализован ужасом и не мог пошевелиться. В кинобоевиках герой обязательно произнес бы красивый монолог, перед тем как расквитаться с врагом, но у Алекса язык присох к гортани, и в голове царил полный хаос. Ему было не до разговоров. Но указательный палец мог сгибаться.

– Бах!

«Ковбой» ударился о дерево головой и сполз вдоль ствола на землю. Алекс осмотрелся. Каратиста нигде не видно. Да он ему и не нужен.

Подбежав к берегу, Алекс забросил пистолет как можно дальше в озеро и, продираясь сквозь заросли, пошел в сторону города. В крутом боевике он должен был собрать оружие убитых врагов и вернуться на выручку девчонкам. Но такой подвиг был свыше его сил. К тому же им не грозит ничего больше того, что они уже получили. Бабы есть бабы... Судьба его решилась сама собой – в Дураевку! Хорошо бы взять Кривулю – это он научил его пользоваться оружием, он подсказал спрятать здесь пистолет и тем самым спас ему жизнь. Но Вовчик парень тертый, он не пропадет. И не все его тайны Алексу удалось разгадать...

* * *

Когда Вова Рогалев познакомился со Славкой Зименцом, он еще не прозывался Кривулей. Рослый пятнадцатилетний парень учился в восьмом классе, ни с блатными, ни с приблатненными не кентовался, а потому кликухи не имел. Если, конечно, не считать школьных прозвищ, которые обычно, как шелуха, осыпаются после выпускного бала. Он много читал, любил детективы, причем увлекался не пресным советским милицейским романом, действие которого развивалось в узких рамках, установленных ведомственной и государственной цензурой, а крутым западным чтивом, просачивающимся сквозь плотные заслоны официальной идеологии. Иногда какой-то журнал вдруг публиковал Чейза или Стаута, иногда на запрещенном и регулярно разгоняемом книжном рынке удавалось купить сброшюрованную перепечатку нелегального перевода, это уже был «самиздат», с которым шутки плохи... Вовчик старательно делал вырезки из журналов, сам сшивал их и мастерил обложки. Содержание их он выучивал практически наизусть...

Жил он с матерью в ветхом двухэтажном доме на восемь семей в самом центре Лысой горы. Отсюда было рукой подать и до городского центра: десять минут ходьбы – и ты на проспекте Маркса. Но когда темнело, Лысая гора превращалась в отрезанный от материка цивилизации дикий остров: телефоны в аварийных домишках не водились, у ближайшего автомата на Богатяновском спуске постоянно разбивали трубку, если что – надо бежать в общежитие на Соляном спуске.