Уважаемый сэр!

В связи с вашим запросом от 7 июля с. г. мы обратились к архивам городского суда и ныне получили возможность уведомить вас, что миссис Энни Ланг, в прошлом из Метвена в Пертшире, ныне проживает по адресу: Киркбридж, Клайд-плейс, 17. Не так давно миссис Ланг предстала перед судом по обвинению в нарушении статьи 15а Закона об охране детства, и Обществом предупреждения жестокого отношения к детям ей был назначен испытательный срок.

Если мы можем оказать вам еще какие-либо услуги в этом деле, просим незамедлительно связаться с нами.

Остаюсь, сэр, к вашим услугам — Эндрю Росс, секретарь Уинтонских судебных заседаний.

Сдавленный крик вырвался у Дэниела, крик радости и торжества. Наконец-то, наконец-то он напал на верный след. Невзирая на слегка настораживающий тон письма, вести, содержавшиеся в нем, были благоприятными и подтвержденными. После всех своих бесплодных вылазок он радовался этому письму как маяку, светящему в темном и бурном море. Времени нельзя терять ни минуты. Студию сегодня он открывать не станет. Подкрепленный новой уверенностью, новой силой, он взглянул на часы и, без колебания развернувшись, пошагал на железнодорожный вокзал.

Там после короткого ожидания он купил билет в купе третьего класса на девятичасовой поезд до Уинтона. Пока паровоз пыхтел по низменной долине, Дэниел сидел, напряженный и нетерпеливый, устремив невидящий взгляд на поросшую камышом болотистую местность за окном, по которой под моросящим дождем бродил немногочисленный скот.

После полудня он добрался до Киркбриджа, где прядильные фабрики, составлявшие основу индустрии этого большого промышленного форпоста города Уинтона, извергали своих работниц на обеденный перерыв. Сотни женщин с косынками на голове валом валили через большие ворота, словно армия на марше. А надо всей этой мрачной сценой из свинцовых облаков непрестанно лил дождь, обращая мощеную дорогу в море грязи.

Дэниел спросил у полицейского, как пройти на Клайд-плейс, поднял воротник и нырнул в толпу. В конце главной улицы он повернул налево и, минуя железную статую одного из крупных местных владельцев фабрик, зашел в ту часть городка, что победнее.

Таких унылых кварталов Дэниел никогда прежде не видел. В водосточных канавах текла вонючая жижа из стоков красильного производства. Во дворах на веревках висело неряшливо постиранное белье. Почти каждая дверь вела в бар или букмекерскую контору.

Оправдывались худшие из страхов Дэниела: миссис Ланг, опекунша сына Грейси, пала еще ниже, чем он опасался.

Перейдя мощеную площадь, он оказался на узкой улочке, словно канава тянувшейся между высокими зданиями. Эта канава с текущей по ней вонючей грязью была обозначена щербатыми синими эмалевыми табличками: Клайд-плейс.

Дэниелом овладела гнетущая усталость, физическая и душевная. Вонь этой улочки, эти убогие трущобы вызвали у него озноб. К тому же стояла темень, сквозь которую даже в самые яркие дни могли пробиться немногие лучи солнца. Это было похоже на дно колодца. Дэниелу захотелось улизнуть отсюда, улететь куда-нибудь на простор вересковой пустоши и там очистить себя свежим сельским воздухом.

Однако нервное возбуждение, уже почти взлетевшее до истерии, не позволило ему отступить. Он вошел в проход, ведущий к дому № 17, и стал подниматься по лестнице. Лестница была не хуже обычных для этих мест. Поскольку многоквартирный дом был построен по принципу «спина к спине», не было ни окон, ни света, ни воздуха. Были вбиты газовые кронштейны, и одна треснувшая труба покрыла пятнами всю лестничную площадку.

Дэниел, собирая все силы в бездыханной молитве, поднялся на три лестничных марша и вдруг споткнулся, едва не упав. На ступенях сидел ребенок, мальчик. Дэниел всмотрелся в него сквозь туманный мрак. Мальчик, похоже, проводил время по-философски, играя с круглыми маленькими камешками, которые он подбрасывал в воздух и ловил на тыльную сторону ладони.

Но Дэниел едва ли заметил это. Сам мальчик, вот кто приковал к себе его удивленный взгляд. О рахите Дэниелу было известно, известно ему было и то, что в таких трущобах из-за скудного питания и отсутствия солнечного света рахит был господствующей болезнью. И вот теперь он увидел совершенно ясно, как скрючены ноги, поджатые мальцом под себя, как мал он ростом, как трудно ему держать прямо слишком тяжелую для тощей шеи голову. Он подпирал ее одной рукой, упершись локтем в колено. Темные глаза на осунувшемся лице были серьезны. Кожа цвета сала была вялая и лишена блеска. Одежды на нем было немного: обноски и лохмотья из того, что ему подошло. Мальчику могло быть лет семь от роду.

Сидя на ступеньке, он уставил на Дэниела серьезный, усталый взгляд. Тогда Дэниел обрел дар речи:

— Миссис Ланг здесь живет?

Не сразу, но мальчик кивнул, сохраняя серьезный вид.

— Я хотел бы встретиться с ней.

— Вы не за платой пришли? — спросил он. — Боюсь, заплатить вам она не сможет.

— Мне не нужно платить. Мне нужно только поговорить с ней.

Ребенок колебался, оценивающе и пристально разглядывая Дэниела, потом проговорил неспешно:

— Ладно. Я вам покажу.

Он встал. Сделал это, как все рахитичные дети, держась за ноги и неуклюже выпрямляя тело. Ему явно было трудно. Но наконец мальчик справился и, хромая, повел гостя наверх. На верхней площадке остановился перед дверью. Дэниел понял, что это его дверь. Потом он обернулся и посмотрел вверх. Свет из разбитого светового окошка упал на мальчика.

Впервые Дэниел по-настоящему разглядел лицо ребенка. Он сдавленно вскрикнул, волна чувств нахлынула на него: он ощутил ее удар, как, наверное, судно ощущает упругий плеск тяжелой волны. В этом воздетом кверху лице при всей его хрупкости и бледности безошибочно угадывалось сходство с лицом Грейси.

В таком ракурсе выхваченное серым светом лицо отделилось от унылого фона и, казалось, плыло, призрачное и сияющее, как будто сама Грейси явилась Дэниелу из туманной дымки. Особенно глаза, эти большие карие глаза, так серьезно глядевшие на него, их не спутаешь ни с чем. Дэниел молча сглотнул и невнятно выговорил:

— Как твое имя?

Мальчик ответил:

— Зовут меня Роберт.

— А твое другое имя? — Взволнованный, Дэниел говорил несвязно. — Ты Ланг? Миссис Ланг — твоя мама?

— Да, Энни Ланг моя мама, — как-то боязливо произнес Роберт. — В любом случае я с ней живу.

Будто не желая, чтобы его и дальше расспрашивали, он рывком открыл дверь.

Одна-единственная комната. В дальнем ее углу на расстеленном прямо на линолеуме матрасе, скрестив ноги, сидела женщина. Она быстро сшивала какую-то ткань, лежавшую у нее на коленях, иголка летала с убийственной, заведенной монотонностью.

При всем своем смятении Дэниел не мог не заметить убогой