стала заметно больше курить. Несколько дней она внимательно наблюдала за Гарпом. А однажды почувствовала себя страшно виноватой — занимаясь с ним любовью. Она понимала, что занимается с ним сексом не потому, что хочет этого, а потому, что ей нужно убедить мужа, что все нормально. Если, конечно, он вообще заметил, что у них что-то не так.

А он и не заметил. Даже не думал о том, что в поведении жены возникли какие-то перемены. Точнее, подумал было, но только один раз, увидев синяки на задней стороне крепких ляжек Хелен; при всей своей силе, Гарп всегда очень нежно обращался с женой и с детьми. И отлично представлял себе, какие синяки способны оставить пальцы, потому что занимался борьбой. Примерно через день или два он обнаружил точно такие же отметины у Дункана на предплечье — как раз в тех местах, где он, Гарп, перехватывал руки сына, занимаясь с ним борьбой, — и пришел к выводу, что, видимо, сжимает тех, кого любит, с большей силой, чем хотел бы. И решил, что синяки на бедрах Хелен — тоже его рук дело.

Гарп был слишком тщеславен, чтобы легко впадать в ревность. А имя, которое однажды утром чуть не слетело с его губ, когда он проснулся, успело от него ускользнуть. И в доме больше не появлялись бездарные творения этого Майкла Мильтона, которые отчего-то заставляли Хелен не спать по ночам. Наоборот, в последнее время она ложилась спать все раньше; говорила, что устает и нуждается в отдыхе.

Что же до Хелен, то она даже полюбила по-прежнему обнаженный острый конец рычага переключения скоростей в своем «вольво»; укусы этого металлического стержня под конец каждого дня, когда она ехала домой с работы, были приятны ее ладони, и она частенько нарочно нажимала на него, не давая ему, однако, впиться в кожу. Таким манером она доводила себя буквально до слез и словно очищалась, чтобы потом не чувствовать себя виноватой, когда мальчишки начинали радостно махать ей руками из окна, где работал телевизор, и что-то кричать, а Гарп, стоило ей войти в кухню, торжественно провозглашал, какой именно обед он приготовил сегодня.

То, что Марджи Толуорт, возможно, все-таки о чем-то пронюхала, пугало Хелен; хоть она и сказала Майклу Мильтону (и себе тоже!), что между ними все будет кончено, если кто-то прознает об их отношениях, теперь она понимала, что покончить с этим будет невероятно трудно, гораздо труднее, чем ей представлялось вначале. И, обнимая Гарпа в его любимой кухне, Хелен надеялась, что Марджи Толуорт ничего не знает о ней и Майкле Мильтоне.

А Марджи Толуорт, знать не знавшая о многих вещах на свете, как раз об отношениях Майкла Мильтона и Хелен знала прекрасно. Она не очень-то понимала, что ее «помешательство», как она выражалась, на Майкле Мильтоне просто перешло те границы, за которыми кончается «голый секс» и начинаются более глубокие чувства, однако же была уверена, что Хелен просто развлекается с Майклом. На самом деле Марджи Толуорт буквально тонула в том, что именовала «голым сексом»; хотя трудно представить себе, какие еще интересы могли бы связать ее с Майклом Мильтоном. Впрочем, она не так уж и заблуждалась насчет того, что и отношения Майкла Мильтона с Хелен тоже сводились к этому. Марджи Толуорт частенько ошибалась, но в данном случае она попала в яблочко.

Марджи решила, что Майкл Мильтон и Хелен занимаются сексом, когда они еще только вели в высшей степени невинные разговоры о литературных «трудах» Майкла. Марджи не верила, что с Майклом Мильтоном можно иметь какие-либо отношения, кроме любовных, по этой части она невежественной не была. Так что о характере отношений между Хелен и Майклом она, вероятно, догадалась раньше Хелен.

И сквозь затемненные снаружи, но прозрачные изнутри окна дамского туалета на четвертом этаже в здании факультета английского языка и литературы Марджи Толуорт видела трехтонный «бьюик», выплывавший, точно королевский гроб, с университетской стоянки, а за тонированным ветровым стеклом — стройные ноги миссис Гарп, вытянутые на просторном переднем сиденье. Не правда ли, весьма странный способ ездить на машине с кем-то, кроме самого близкого друга?

Марджи знала их привычки лучше, чем свои собственные; она совершала длительные прогулки, пытаясь забыть Майкла Мильтона и получше познакомиться с окрестностями дома, где живет Хелен, и вскоре хорошо познакомилась также и с привычками ее мужа, потому что привычки Гарпа отличались невероятным постоянством. Марджи видела, как по утрам он слоняется из комнаты в комнату, и думала, что, возможно, он потерял работу, а это полностью соответствовало представлениям Марджи о муже-рогоносце. В середине дня он сломя голову вылетал из дому в идиотском спортивном наряде и мчался прочь, а потом, видимо пробежав немало миль, возвращался и садился читать почту, которую обычно приносили в его отсутствие. Потом он некоторое время опять слонялся по дому, шел в душ, раздеваясь на ходу и оставляя одежду где попало, а выйдя из душа, не торопился одеваться. Только одно никак не отвечало представлениям Марджи о муже-рогоносце: у Гарпа было отличное тело. И еще она не могла понять, как это мужчина столько времени проводит на кухне. Может, думала Марджи Толуорт, он просто безработный повар?

Затем домой возвращались его дети, заставляя страдать доброе сердечко Марджи Толуорт. Гарп выглядел очень милым, когда играл с детьми, что, впрочем, опять-таки соответствовало представлениям Марджи о рогоносцах: эти люди бездумно развлекаются со своими детишками, а их жен тем временем развлекает кто-то другой. «Раскладывает», как впоследствии писал Гарп. «Разложить» — тоже термин из лексикона юных борцов Стиринг-скул, приятелей Гарпа. После тренировки кто-нибудь вечно хвастался в раздевалке, что ему удалось «разложить мокрого бобра со вспоротым брюхом».

И вот однажды, когда Гарп в беговой экипировке вылетел на крыльцо, Марджи Толуорт выждала ровно столько, сколько потребовалось, чтобы он скрылся из виду, потом сама поднялась на крыльцо, с надушенным конвертом в руке, намереваясь опустить его прямо в почтовый ящик Она старательно все продумала: ей хотелось, чтобы у него, когда он прочитает ее записку, хватило времени прийти в себя (она очень на это надеялась!) прежде, чем домой вернутся дети. Именно так, по ее представлениям, следовало получать подобные известия: внезапно! Затем требовалось некоторое время, чтобы успокоиться и быть готовым предстать перед детьми. Увы, лишний пример того, о чем Марджи Толуорт не имела ни малейшего представления.

Само по себе послание заставило Марджи порядком помучиться, потому что мысли у нее никогда не были в ладу со словами. И надушенным оно