вовсе не судьба, а неизбежное отклонение от направленности глобализма на созидание. То есть, отклонение по неразумию сообщества и его граждан. Это нормально, если не чрезмерно. Меру определяет целостность бытия, но не страшилки неразумия.

Как в первом случае, так и во всех следующих, бытийно можно говорить о неких закономерностях или даже законах судьбы, «кармы», которые, якобы, действуют в нашем мире. Человек не может их избежать. Поэтому он вынужден пробираться «убогой сапой» по лабиринтам судьбы, теряя при этом свое главное приобретение – человечность. Но судьба это лишь мыслительный ноумен, который не может существовать сам по себе. Он непременно связан с феноменами бытия, только совместно с ними скромно этак существует. Однако феноноуменальность не предусматривает «страшилок» на свой счет. Смысловые доминанты глобализма находятся в другом ракурсе – в созидании. Но не в разброде разумов.

Антиномичность судьбы связана не только с субъективной случайностью, но и с объективной необходимостью. У человека есть выбор: как лучше связывать их. Может ли человек избежать своей судьбы? Поскольку он сам феноноумен, то он имеет связь не только с судьбой, но и с ее феноменом в виде материализованных тенденций вечности. Это означает, что человек может во многом смягчить негативное действие судьбы. Особенно, если будет действовать правильно, в рамках развивающейся целостности. То есть действовать соответственно тому «что «должно быть».

Вот только, к сожалению, это «должно быть» он не может осознать в полном смысле, поскольку дело неизбежно связано с бесконечностью или вечным настоящим. То есть, с четырехмерными образованиями (условно: процессами), которые он своим трехмерным видением может выхватывать лишь некоторыми «кусками» сущности. Поэтому мы не можем предугадать судьбоносные действия, которые непременно связаны не с «высшими мирами», а со своей собственной субъективностью. Однако пугаться неизведанного, значит, не хотеть осмысливать его.

Судьба истории как вечности апокрифична. Но каждый факт тянет за собой целый спектр последующих событий доныне. Однако, что мы при этом теряем? Так или иначе, нам дарован жизнью разумный выбор. Имеется в виду осмысление действия, которое вполне позволяет преуспевать и избегать крупных, можно даже сказать: «кармиальных» неудач. В этом отношении вряд ли может быть справедливым выражение, что «от судьбы, как и от смерти, никуда не уйти». Наоборот, невозможно уйти или даже временно, рекреационно отойти от вечности бытия. Отойти о того вечного настоящего, который уводит человека в такую глубину, что ее даже в качестве сказки-небылицы представить трудно. Часы, минуты, секунды, миллисекунды, микро-, пико-, фемто-… непрерывность, вечность, бесконечность. И снова часы и минуты. Так что теряем мы в худшем случае свое время жизни. «Колоколов гудящий гуд разбудит вечное дыхание по праву». Но апокалиптичность бытия связана с частными материальными интересами, чуждыми интересами сообщества.

Основа мироощущения глубока, она исходит из субъективно-объективной целостности самого мира. Искаженная временем поговорка гласит: «За одно наслаждение – тысяча страданий». Вот где собака зарыта. Чем меньше наслаждений, тем меньше страданий, в том числе с подачи судьбы, если она существует в таких действиях. Если вообще обходиться без наслаждений, ничего не боясь, уйти в аскезу абсолютную? Однако это не будет вечностью, а скорее – аффектацией и концом личности в этом мире. Без наслаждений живет, увы, не человек. Да и вообще, корректно ли соотносить наслаждения и страдания? Ведь они тождественны в своем целостном развитии. Тогда «страшилки» от глобалистов и антиглобалистов лишь надрывают целостность существования, не решая смысловых проблем современности. Легче винить чужое, чем свое.

Где же тогда законы судьбы, если «Бог повесил Землю ни на чем» (Иов, 26:7)? А волхвы, сколько не старались «ударами своими произвести мошек, но не смогли» (Исход, 8:18). Вот это тождество страдания и удовольствия и есть «ни на чем». Да и сама судьба держится ни на чем, а сидит в нас самих. Хотя, она исходит из вечного бытия, из неизбежного существования сущего. Но ведь вечное само «сидит» в нас, оно выходит на контакт с миром из нашей субъективности при деятельности. Стоит только напугать человека, как он начинает рвать связи с сообществом. Кому это нужно? Разуму – нет.

Раскрытие души, например, у Петрарки носит характер откровения, но откровения перед вечностью. Как часто мы страдаем из-за отсутствия этого. Чрезмерное непременно уродливо, но это нравственные оценки. Оценки вечности несколько иные – они исходят из того «что должно быть». Но должно быть закономерное, случайное лишь сопровождает закономерное и материализуется в поступках не собственных, а через человеческую субъективность. Вот и все вечное: объективное при всем своем старании без субъективного не может произвести ничего. А судьба как некий случайный процесс лишь уводит человека неискушенного, который еще не познал себя, в сторону своих лабиринтов.

В кризисные эпохи обычно происходит «жестоким ладом» распад, прежде всего, жестких структур социальности – государственности и законов. Это влечет за собой некоторое ослабление художественно-эстетического осознания. Бифуркации его самообразования неизбежно приводят к тенденции обращения к играм и даже заигрыванию, к перетасовке социальных ролей, к плачу общества.

В таких условиях отсутствие стандартов в эстетизированной социальности должно выглядеть как призыв к процессу самообразования как человековедения – ведения человека обществом по жизни. Но это не должно устрашать и аффектировать субъективности, как социальную, так и личностные. Однако реализация такого призыва затруднительна из-за того, что оказывается потерянной направленность развития, контуры социального пространства оказываются размытыми. Почему? Любой кризис неестественно и навязанным образом смещает равновесие материально-идеального до неузнаваемости. Искажается ход социального времени и пространства – это и есть необратимая бифуркация в самоорганизации от общества. Она часто выступает в качестве «стравшилок».

Само понятие социальности предполагает диалектическую связь личностного начала и социетального конца. Таким образом, увязывается воедино тройственность социального образования: государственность – стратифицированные общества – индивидуальные ожидания. Таким образом, сообществу нужно избавляться от своего плача. Однако, в ходе бифуркации самообразования, как процесса связи, между ними происходит изменение сущностных ролей субъектов этой связи. Вплоть до разрыва этой связи и появления нового плача. Значит, нужна целостность социально-личностных установок в рамках государственности. Значит, необходимо мировоззренческое осознание катастрофичности современной кризисной ситуации для человеческой цивилизации.

Всякий кризис: экономический, финансовый, политический или еще какой – начинается с кризиса гуманизма в умах человеческих. То есть, со страха от их неизбежности. Чувство зла обычно возникает в человеке по общественным мотивам. По этому «черному» поводу стоит плакать. Подавляющее большинство россиян замучены вовсе не нищетой настоящего, а тем, что они вынуждены постоянно думать о ней в будущном выражении. Такие помыслы совершенно не красят общество, которое получает вместо сотворчества – отчаяние, вместо созидания счастья. Это едва ли не разрушение