Да, так вот. Георгию дали поговорить с Аленой, потом избили, и он действительно сломался. Упрекать его не стоит — девяносто девять из ста человек потеряют волю в таких обстоятельствах. В тот день его больше не трогали… На другой день приезжали Отец с Зайцем. Допрашивали. О чем шла речь, Гвоздарский… Гвоздарский — это тот человек, который рассказал мне о последних днях жизни Георгия Горделадзе… Гвоздарский не знает — Отец и Заец «беседовали» с Георгием с глазу на глаз. Но я думаю, цель допроса была одна: узнать, не заныкал ли где Горделадзе еще несколько копий? Георгия прогнали через детектор лжи, потом Отец его избил собственноручно. Избил, как говорит Гвоздь, жестоко… выбил передние зубы. Глумился, говорил, что теперь Георгий будет его рабом на всю жизнь… если ему сохранят жизнь. Вечером Заец и Отец уехали… Но на следующий день Отец вернулся… Он вернулся со Слепым, и они сразу прошли к Георгию. Были нетрезвы оба. Сильно нетрезвы. Гвоздь сказал так: как только я их увидел — понял: что-то будет, что-то произойдет скверное. Даже не хотел их пускать. Но оба были очень агрессивны, перли буром, и он их пустил… Отец сказал, чтобы им не мешали. Вдвоем они прошли к Георгию и заперли дверь изнутри. Но Гвоздарский остался у двери. Сквозь замочную скважину он все видел и слышал. Он был единственным свидетелем трагедии.

Когда вошли бандиты, Георгий лежал на кровати… Он сел, скрипнули пружины. Лицо у него было черное от побоев, пиджак и рубашка в запекшейся крови… «Что ты сидишь, сука? — заорал Слепой. — Что ты сидишь, пидор причмуренный?…» Георгий встал. Он сильно сутулился, длинные руки безвольно свисали. Он казался сломанной игрушкой. Отец по-хозяйски уселся на табурет, достал фляжку и спросил у Георгия: «Выпить хочешь?» А Слепой сказал: «Ты че, Отец? Зачем на эту падаль виски переводить?» А Отец сказал: «Заткнись, тебя не спрашивают… Выпить хочешь, Гия?» Горделадзе кивнул… Наверно, в этот момент выпивка была ему очень кстати. Отец протянул флягу, Георгий взял и выпил. Он запрокинул голову и выпил. Он лил виски в беззубый рот, хрипел и булькал…

Слепой заорал: «Хватит!» — и вырвал флягу. Он толкнул Гию в грудь, и Горделадзе упал… Отец сказал: «На, Георгий, покури…» Он выплюнул на грязный пол окурок. Когда сломанная кукла потянулась к дымящемуся плевку, Отец наступил на окурок и раздавил его. Засмеялся… И Слепой засмеялся. Его смех был похож на икоту. Они просто глумились, и было видно, что им нравится глумиться… Пьяный Отец оборвал смех. Сказал: «Ты! Ты на кого наехать хотел, пидор? Ты на меня хотел наехать! Ты меня — МЕНЯ! — хотел на бабки поставить!…» Он кричал долго.

Он кричал, а Георгий сидел на полу. В почти пустом помещении голос звучал гулко… Отец кричал, Георгий сидел, Слепой отхлебывал из фляжки… Гвоздарский — бандит, убийца и наемник. Сантиментами «не страдает». Но даже ему было противно. Он сидел на корточках, смотрел в замочную скважину, и ему было противно. Он уже собирался встать и уйти, но что-то его удержало… «Встань, сука», — сказал Отец. Георгий тяжело поднялся… «Иди к стене!…» Георгий подошел к стене… «На колени! На колени, сука! Я кому сказал?!» Георгий опустился на колени. Отец вытащил пистолет: «Я сейчас тебя грохну. Я грохну тебя, урода. Именем — ха! ха! ха! — Верховной Рады…» Отец размахивал пистолетом, Георгий стоял на коленях. На его глазах выступили слезы… «Я разнесу тебе башку! А твой долг будет отрабатывать Мирослава и девки твои. Подрастут — отправлю в бордель. Недолго расти надо — уже на шестилеток спрос!…» И Георгий поднял голову. Он смотрел на Отца темными глазами. В глазах стояла ненависть… В них была такая отрешенная ненависть, что Гвоздарскому за стальной дверью стало не по себе. А Отец продолжал орать… «Они, — кричал Отец, — будут сосать у черножопых. Отрабатывать долг. Ты понял, сука? Они будут сосать у негров!…» И тогда Георгий встал. Видно было, что ему очень трудно, но его вела ненависть. Он встал, и Отец вдруг умолк. И Слепой перестал булькать.

Георгий сделал шаг… другой… «Стой, сука, — заорал Отец. — Стой, застрелю…»

Георгий сделал еще шаг. Он был страшен… Он был один. Избитый. Без оружия… А этих было двое… и с пистолетом. Георгий сделал еще шаг. Он протянул вперед руки, и Отец, вооруженный пистолетом, отшатнулся… «Стой, Гия, — пискнул он, — стой, у меня волына…» Георгий зарычал и бросился вперед. Ударил выстрел.

Обнорский замолчал, вытащил из пачки сигарету. Он заново пережил рассказ бандита Гвоздарского о страшной смерти Георгия Горделадзе. Он помнил слова Гвоздя почти дословно, почти наизусть. Помнил, как двигались монгольские скулы Гвоздя, как неровно, отрывисто ронял обреченный бандит слова. Соболев сидел с напряженным, застывшим лицом. Было очевидно, что и на него рассказ Гвоздарского произвел впечатление. Андрей закурил, сказал:

— Дальше был большой шухер… Гвоздь сразу позвонил в Киев, Зайцу. И Заец примчался уже через полтора часа. Отец к тому времени протрезвел и врал, что другого выхода не было: Гия, мол, озверел и бросился на них с ломом в руках… И ведь действительно, они вложили покойнику в руки лом. Если бы Гвоздь не видел, как было дело, никто бы и не знал. Но Гвоздь вмешиваться не стал, промолчал. Языком трепать — себе дороже… Заец, конечно, был страшно недоволен. Сказал, что Горделадзе был нужен живой. Потом они долго совещались с Отцом наедине. О чем говорили, Гвоздь не знает. Потом — уже в присутствии Гвоздя — решали, что делать с телом. Отец сказал, что тело лучше всего сжечь. А Заец возразил, что тело еще нужно. Отец заныл, что в голове пуля осталась. А пистолет табельный, за ним числится… извлекут пулю — сразу на него, Отца, выйдут. Не отмоешься. Заец на это ответил: «Я тебя стрелять не заставлял. Ты стрелял — ты и решай вопрос с пулей. Хоть штопором ее доставай…» Отец предложил голову отрубить. «Руби», — сказал Заец… «Кто? Я?» — спросил Отец. А Заец разозлился: «Нет, я должен это делать? Наломал дров — так хоть не ной теперь. И вообще, стрелять нужно из ПМ, он голову навылет бьет, а твой ИЖ — говно, пародия на ПМ. У него патрон пониженной мощности. Потому и пуля в голове застряла…» Отец ответил, что и на ИЖ-то он еле-еле разрешение выбил… В общем, препирались они долго, но в тот день так ни к чему и не пришли. Все вместе уехали, Гвоздарский остался. На следующий день приехал Слепой и отрубил голову. Снял с тела одежду и украшения. Потом запаял тело в полиэтилен. Просил Гвоздя помочь, но тот отказался. Слепой все сделал один… Вот и вся загадка гибели Георгия Горделадзе. Изначально его не планировали убивать. Живой он был бы полезней. Я думаю, что изначально они планировали так: Георгия похищают, держат месяц — полтора — два в плену и все это время с ним работают.

Обработать его не так уж и сложно… А потом, после «побега» из плена, Гия расскажет, что похитителей он не знает, лиц их никогда не видел, но по некоторым обрывкам разговоров (соответствующие «обрывки» придумать легко) понял, что это люди из СБУ. И что по отдельным фразам он понял: они выполняют чей-то заказ. Какого-то очень-очень высокопоставленного лица… И вот представь себе: Гия выползает на свет Божий — голодный, истощенный, избитый, и рассказывает свою историю. А через неделю-другую Стужа представляет общественности кассеты Мельника! Соболев сказал:

— Да, если бы у них это получилось, то, пожалуй, дело окончилось бы импичментом.