Мелисса, экономка, выглядевшая безукоризненно подтянуто в белой блузке и белых брюках с высокой талией, внесла кофейный поднос. Дженсен взял с него чашку и два пакетика заменителя сахара. А вновь прибывший, этот второсортный святой отец, лишь помотал головой. Быть может, он принес с собой в термосе особый божественный кофе?

Кэт напиток даже не предложили. Если она пила кофе, то на кухне вместе с остальной прислугой. Или в летнем домике… Но только лето давно минуло. На дворе стоял ноябрь, порывы ветра обрушивали на окна струи дождя.

– Мне включить приборы, мистер Ньюсам, или пока уйти?

Уходить ей не хотелось. Она столько раз слышала эту историю – важная встреча в Омахе, крушение, Эндрю Ньюсама выбрасывает из горящего самолета, сломанные кости, раздробленный позвоночник, вывих берда, последующие двадцать четыре месяца невыносимых страданий, – что та до смерти ей наскучила. А вот Райдаут вызывал интерес. Другие шарлатаны тоже не заставят себя долго ждать, теперь, когда все признанные медициной средства исчерпались, но Райдаут был первым, и Кэт хотелось посмотреть, каким образом этот похожий на фермера мужчина заставит Энди Ньюсама расстаться с крупной суммой денег. Или попытается это сделать. Ньюсам никогда бы не сколотил столь баснословного состояния, будь он глупцом, но он изменился, и не имело значения, воображаемы его боли или реальны. По этому поводу у Кэт имелись кое-какие теории, но нынешняя работа стала самой выгодной в ее жизни. Самой благодарной – пусть только в денежном выражении. И если Ньюсаму хотелось продлить мучения, почему не дать ему такую возможность? Это его собственный выбор.

– Да, милая, подключи меня.

Он посмотрел на нее, приподняв брови. Когда-то эта игривость могла быть настоящей (Кэт догадывалась, что Мелисса способна многое рассказать на данную тему), но теперь его кустистые брови двигались лишь за счет мышечной памяти.

Кэт вставила провода в гнезда пульта управления и щелкнула тумблером. Правильно поставленные приборчики направили бы слабые электрические разряды в мышцы Ньюсама. Считалось, что такая терапия имеет несомненное позитивное воздействие… хотя никто в точности не знал, как это работает и не представляет ли собой еще одну разновидность плацебо. Однако сегодня вечером приборы ничем не смогут помочь Ньюсаму. Свободно болтаясь у него на конечностях, они превратились в дорогие жужжащие игрушки.

– Мне?..

– Нет, останься! – воскликнул он. – Время для терапии!

Мой раненный в бою господин отдал команду, и я могу лишь подчиниться.

Она наклонилась, чтобы вытащить из-под кровати ящик с медицинскими инструментами. В нем лежали предметы, которые многие ее пациенты называли не иначе как орудиями пыток. Дженсен и Райдаут не обращали на нее внимания. Они продолжали смотреть на Ньюсама, которому, может, и явилось (а может, и не явилось) откровение, изменившее его жизненные приоритеты, но который по-прежнему с удовольствием правил своим двором.

Он поведал им, как очнулся в клетке из металла и марли. Обе ноги и одна рука были подвешены к так называемым внешним фиксаторам, чтобы полностью обездвижить суставы, скрепленные «доброй сотней» стальных штифтов (на самом деле всего семнадцатью; Кэт видела рентгеновские снимки). Фиксаторы удерживали на месте поврежденные и раздробленные кости: бедренные, большие и малые берцовые, плечевые, лучевые, локтевые. Всю спину от бедер до основания шеи покрывал корсет в виде металлической кольчуги. Он рассказывал о бессонных ночах, казалось, длившихся не часами, а годами. Он говорил о безумных головных болях. Он в деталях описывал, как даже от легкого движения пальцами ноги боль пронзала все его тело до самой нижней челюсти и какой мучительной агонией в ногах оборачивалась настоятельная просьба врачей иногда шевелить ими, несмотря на фиксаторы, чтобы конечности не утратили полностью своих функций. Он описывал пролежни и рассказывал, как подавлял рвавшиеся наружу крики злости и страдания, когда медсестры пытались перевернуть его на бок, чтобы обмыть.

– За два года мне сделали целую дюжину хирургических операций, – заявил он со своего рода мрачной гордостью.

В действительности операций было пять, знала Кэт, причем две из них – с целью снять внешние фиксаторы там, где кости успешно срослись. Разумеется, если считать такие мелочи, как сломанные пальцы, то хирурги работали над ним шесть раз, но она не стала бы называть хирургическое вмешательство, требующее местной анестезии, «операцией». Если на то пошло, тогда она сама перенесла дюжину таких «операций» – большинство из них в кресле дантиста, под тошнотворную попсу.

Теперь мы перейдем к лживым обещаниям, думала она, прикладывая подушечку с гелем к сгибу его правого колена и сцепляя руки под горячими дряблыми мышцами правого бедра. Их очередь.

– Врачи обещали, что боль притупится, – сказал Ньюсам, не сводя взгляда с Райдаута. – Мол, через шесть недель наркотики понадобятся мне только до и после сеансов физиотерапии в исполнении истинной Королевы Боли, которая перед вами. Утверждали, что к лету две тысячи десятого я снова начну ходить. К прошлому лету. – Он выдержал драматическую паузу. – Но, преподобный Райдаут, все эти обещания оказались лживыми. Мои колени по-прежнему не сгибаются, а боли в бедрах и спине просто неописуемы. Эти доктора… А! О! Остановись, Кэт, прекрати!

А ведь она приподняла его правую ногу всего градусов на десять, может, чуть выше. Недостаточно даже для того, чтобы подложить подушку.

– Опусти ее! Опусти ее сейчас же, черт побери!

Кэт убрала руки с его ноги, и она вернулась в горизонтальное положение. Десять градусов. Возможно, двенадцать. А сколько шума! Иногда она задирала ее на пятнадцать, а левую ногу, находившуюся в чуть лучшем состоянии, выгибала до двадцати градусов, прежде чем он начинал вопить, как плаксивый ребенок, увидевший шприц в руке школьной медсестры. Якобы виновные в лживых обещаниях врачи никогда не внушали ему ложных надежд. Его предупреждали, что будет очень больно. Кэт стала молчаливым свидетелем нескольких таких консилиумов. Доктора не скрывали, что он сполна хлебнет боли, пока наиболее важные сухожилия, укоротившиеся при катастрофе и теперь намертво закрепленные фиксаторами, не вытянутся и не приобретут прежнюю эластичность. Он натерпится боли, прежде чем снова сможет сгибать колено на все девяносто градусов. То есть прежде чем сможет сесть в кресло или за руль автомобиля. То же самое касалось его спины и шеи. Путь к выздоровлению лежал через Страну Боли, только и всего.

Такими были истинные обещания, которых Эндрю Ньюсам предпочел не услышать. Он твердо верил, хотя никогда не заявлял об этом прямо, простым и понятным языком, что шестой богатейший человек в мире не обязан ни при каких обстоятельствах пересекать границу Страны Боли, а должен вечно пребывать на Солнечном Берегу Благополучного Выздоровления. Обвинения против докторов были неизбежны. И, конечно же, он клял свою судьбу. Подобное никак не могло случиться с такими людьми, как он.

Мелисса вернулась с подносом печенья. Ньюсам лишь раздраженно махнул на нее рукой, искривленной и израненной во время аварийной посадки.