От моих резких слов Шут вздрогнул и покачнулся, словно молодое деревце под первым ударом топора. Когда он заговорил, его слова прозвучали едва слышно.

– Мы знаем, какие отношения нас связывают, Фитц. Что думают другие, их дело. Нас это не касается.

Он медленно отвернулся от меня, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

Я почти позволил ему уйти, потому что давно привык принимать его решения в подобных вещах. Однако неожиданно мне стало очень важно, что говорят и думают о нас другие обитатели замка, что услышит в качестве грубой шутки Нед в какой-нибудь таверне в городе.

– Я хочу знать! – выкрикнул я. – Меня все касается, и я хочу знать, раз и навсегда. Кто ты? Я видел Шута, знаю лорда Голдена и слышал, как ты разговаривал с этой Йек женским голосом. Янтарь. Должен признаться, что это озадачивает меня больше всего. Почему ты выдавал себя за женщину в Бингтауне? Почему позволяешь Йек верить в то, что ты женщина и любишь меня?

Шут не смотрел на меня, и я решил, что он, как уже случалось множество раз прежде, оставит мои вопросы без ответа. Но он тяжело вздохнул и тихо произнес:

– Я стал Янтарь, потому что такая роль больше всего подходила целям, которые я преследовал в Бингтауне. Я жил среди них как женщина, к тому же иностранка. Я не обладал никакой властью и не представлял для них опасности. И потому они спокойно со мной разговаривали и делились сокровенными мыслями – рабы и купцы, мужчины и женщины. Я играл роль, Фитц. А сейчас я назвался лордом Голденом, потому что так нужно в данных обстоятельствах.

Его слова пронзили мне сердце. И я холодно высказал вслух то, что причинило мне самую сильную боль:

– Значит, Шут – тоже роль? Роль, которая подходила твоим целям? И о каких же целях идет речь? Подружиться с королевским бастардом? Ты становишься тем, в ком мы больше всего нуждаемся, чтобы подобраться к нам поближе?

Шут не смотрел на меня, но, когда я взглянул на его неподвижное лицо, закрыл глаза.

– Конечно. Понимай как хочешь.

Услышав его ответ, я пришел в ярость.

– Понятно. Все вранье. Ничего настоящего. Значит, я никогда тебя не знал, так ведь получается?

Я не ожидал ответа, лишь отчаянно сражался с гневом и болью, которые меня душили.

– Нет. Ты меня знаешь лучше, чем кто-либо другой в моей жизни, – ответил он и опустил глаза.

Неожиданно мне показалось, что его окружило безмолвие.

– Если это так, тогда ты должен сказать мне о себе правду. Что происходит на самом деле, Шут? Меня не интересует, что ты говоришь другим или о чем шутишь. Кто ты в действительности и чем занимаешься? Как ты ко мне относишься?

Он наконец посмотрел на меня, и я увидел боль в его глазах. Но я не отводил взгляда, требуя ответа на свои вопросы, и вдруг понял, что он разозлился. Он выпрямился и презрительно фыркнул, как будто не мог поверить в то, что я спрашиваю его об этом. Затем тряхнул головой и сделал глубокий вдох. Слова начали слетать с его губ, словно он уже не мог остановить их поток.

– Ты знаешь, кто я такой. Я даже назвал тебе свое настоящее имя. Что же до того, что я собой представляю, и это тебе известно тоже. Ты ищешь ложного утешения, когда требуешь, чтобы я словами обозначил тебе мою сущность. Слова не вмещают в себя и не объясняют человека. Только сердце, и только если оно хочет. Но, боюсь, твое сердце не хочет. Ты знаешь обо мне больше любого живущего на свете человека, однако упрямо твердишь, что это все не может быть мной. Какую часть меня ты готов отбросить? И почему я должен отказываться от чего-то, чтобы доставить тебе удовольствие? Я никогда не попросил бы тебя о таком. Тебе придется признать еще одну истину. Ты знаешь, как я к тебе отношусь. Знаешь уже много лет. Давай не будем притворяться друг перед другом. Тебе прекрасно известно, что я тебя люблю. Любил и буду любить всегда. – Он произнес эти слова совершенно спокойно, так, словно они были неизбежностью.

И стал ждать. Такие слова всегда требуют ответа.

Я сделал глубокий вдох и прогнал прочь мрачное настроение, навеянное эльфовской корой. А потом сказал честно и довольно резко:

– Ты тоже знаешь, что я тебя люблю, Шут. Как любит мужчина своего самого близкого друга. Я этого не стыжусь. Но Йек или Старлинг и еще многие думают, будто наша дружба перешла границу, что ты хочешь делить со мной постель… – Я замолчал, дожидаясь его реакции.

Но Шут посмотрел мне в глаза, и я не увидел в них ни тени сомнения.

– Я тебя люблю, – тихо проговорил он. – У моей любви нет границ. Никаких. Ты меня понимаешь?

– Боюсь, слишком хорошо, – ответил я, и у меня дрогнул голос. Затем я сделал глубокий вдох и с трудом произнес следующие слова: – Я никогда… ты меня понял? Я никогда не захочу делить с тобой постель. Никогда.

Шут отвернулся от меня, и я заметил, как слегка порозовели его щеки, не от стыда – я понял, что в душе у него поселилось другое, более глубокое чувство. Через несколько мгновений он заговорил спокойным ровным голосом.

– И это тоже мы с тобой давно знаем. Тебе не следовало произносить вслух слова, которые теперь останутся со мной навсегда. – Затем он повернулся ко мне, но я понял, что он меня не видит. – Мы могли прожить всю свою жизнь и не начинать этого разговора. А теперь ты приговорил нас обоих вечно его вспоминать.

Отвернувшись, Шут направился к своей спальне. Он шел очень медленно, словно и вправду был болен. Потом остановился и оглянулся. В его глазах пылал гнев, который потряс меня, Шут еще никогда так на меня не смотрел.

– Неужели ты и в самом деле думал, будто я попрошу у тебя того, что ты не хочешь делать? Я же прекрасно знаю, какое отвращение ты испытал бы, услышав мою просьбу. А еще я знаю, что это был бы верный способ навсегда уничтожить все, что нас связывает, все, что мы с тобой пережили вместе. И потому я старался избежать разговора, на который ты вынудил нас, которым поставил под сомнение нашу дружбу. Этого не стоило делать, Фитц.

Он сделал еще пару неуверенных шагов, точно человек, который едва держится на ногах после того, как ему нанесли сильный удар, потом вдруг остановился и осторожно достал из кармана халата черно-белый букетик.

– Он не от тебя, ведь так? – хрипло, не глядя на меня, спросил он.

– Нет, конечно.

– В таком случае, от кого? – У него дрожал голос. Я пожал плечами, рассердившись на дурацкий вопрос, который вдруг возник в столь серьезном разговоре.

– От женщины, которая работает в саду. Она кладет букетик на твой поднос с завтраком каждое утро.

Шут сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

– Разумеется. Они были не от тебя. Ни один из них. Тогда от кого? – Он надолго замолчал, и мне вдруг показалось, что он сейчас потеряет сознание, но он едва слышно прошептал: – Конечно же. Если здесь и должен был кто-то меня узнать, это она. – Он открыл глаза. – Женщина из сада. Примерно твоя ровесница. Веснушки на лице и руках. Волосы цвета свежей соломы.