В этот момент Грант словно еще сильнее ссутулился.

— О Господи, — прошептала она. — Пожалуйста, Джереми, только не говори, что ты их уже потратил! Как? Когда?

Он поднял дрожащую руку, чтобы вытереть слезы с глаз.

— Все ценное, что у нас еще осталось, — сказал он, — это твоя машина.

Она зашаталась и закрыла лицо руками. Затем, внезапно поняв, что он задыхается, она подбежала к нему.

— Джереми, что с тобой? — воскликнула она.

— Я… Нет, ничего! — простонал он.

— Сердце? У тебя что-то болит?

— Все нормально. Уже… уже проходит.

Она сжала его ладони.

— Давай, я вызову «скорую»!

Он покачал головой.

— Сначала нужно разобраться с этим, — напомнил он ей. — Я… займусь продажей твоей машины.

Но Адель слишком волновалась о его здоровье и потому сказала:

— Посиди минутку спокойно. Слабость есть? Может, тебе что-нибудь принести?

Его глаза закрылись, и он откинулся на спинку кресла. Его кожа казалась серой и дряблой, а щеки были мокрыми от слез.

— На тебя столько всего навалилось, — всхлипнув, заметила она, и по ее лицу тоже потекли слезы. — Стресс, то, что все винят тебя в своем финансовом крахе, а теперь еще и Николь…

— Все нормально, — перебил он жену, поглаживая ее руку. — Мне просто нужно немного спокойно посидеть.

Страх никак не отпускал ее.

— Я принесу тебе чаю, хорошо? — предложила она. — Или виски?

Прошло какое-то время, прежде чем он ответил:

— Пожалуй, виски.

Подойдя к тележке с напитками, она вылила остатки «Гленфиддик» в бокал без ножки и подала ему.

Когда Грант сделал глоток, его бледные щеки немного порозовели.

— Мы ужасно обошлись с этим мальчиком, — заметил он. — Парень потерял сына, а мы…

— О Джереми, перестань! — жалобно простонала она. — Я знаю, мне не следовало так вести себя. Я не понимала, что делаю, и теперь мне так стыдно. Он пытается помочь ей, а я…

— Ты знаешь, как с ним связаться?

Она покачала головой.

— Только через Николь, но как нам связаться с ней, пока она находится там?..

— Ей наверняка разрешены свидания.

— Но захочет ли она видеть нас? Если он расскажет ей, что я ему наговорила, как я швырнула ему в лицо преступление его отца…

— Судя по его поведению, он куда сильнее обеспокоен положением Никки, чем тем, что ты ему сказала. — Он попытался сесть прямо и вздрогнул, когда в груди у него снова кольнуло.

— Джереми, Ты должен позволить мне вызвать врача.

— Ничего страшного. Не суетись, дорогая. А теперь передай мне записную книжку, пожалуйста.

Взяв книжку, она вложила ее ему в руки и присела на подлокотник кресла, наблюдая за тем, как он листает страницы.

— Что бы ни случилось, мы не можем допустить, чтобы Никки предстала перед судом, — внезапно выпалила она. — Если это произойдет, то все выйдет наружу, и…

— Тш-ш, — сказал он, прося ее замолчать. — Ситуация не улучшится, если ты будешь без конца думать об этом.

Никки шла рядом со светловолосой надзирательницей, которая вчера регистрировала ее, и старалась держать голову выше, но глаза опустила, пока они двигались по направлению к комнате свиданий. «Идти по Правилу» означало, что она никуда не ходила без сопровождения, даже вчера вечером, чтобы позвонить, но это никак не сдерживало других заключенных, и они выкрикивали оскорбления ей вслед.

Никки пыталась не слушать, но то, как они обзывали ее, когда она проходила мимо их камер, вызывало у нее чувство стыда и тошноты, даже несмотря на то что она знала, что она не была ни педофилкой, ни извращенкой, ни детоубийцей.

— Я никогда не бываю уверена в том, правильно ли идти по Правилу, — заметила надзирательница, которую звали Джейн, после того как приказала женщине по имени Сирина закрыть рот. Сирина. Какое нежное, женственное имя, думала Никки, ожидая, когда Джейн отопрет очередные двери. Оно вызывало в памяти образы нимф и сильфид или элегантных дам с кроткими улыбками. И, уж конечно, не бабу, щелкающую дешевыми зубными протезами, с ужасно окрашенными в рыжий цвет волосами и покрытыми татуировками лапищами, которая только что обозвала ее «влагалищем больной суки».

— Видишь ли, — продолжала Джейн, отступая в сторону и давая Никки пройти, — в таком случае, как твой, всем становится известно о том, что ты сделала, и если в результате тебя признают виновной, то тебе, скорее всего, придется весь срок отбывать в одиночке. Нет, я, конечно, понимаю, что наркоманки и прочий сброд, с которым сталкиваешься здесь, это не та компания, с которой стоит водиться в нормальной ситуации, но не все такие. Есть здесь и другие: убийцы из сострадания, и мошенники (эти, на самом деле, довольно безобидны), и мужеубийцы, чьих супружников ты бы и сама столкнула с утеса, доведись тебе жить с ними. Понимаешь, о чем я? Ты замужем, Николь?

— Нет, — ответила Никки, отводя взгляд, пока Джейн запирала двери и, очевидно, не замечала жесты тех, кто наблюдал за ними. Они проводили ребром ладони по горлу, совали руку между ног, прижимали к лицу кулак. — Но мы собираемся пожениться, — добавила она, когда они повернулись, чтобы продолжить путь. Она должна выбросить этих омерзительных женщин из головы, притвориться, что их не существует, и возблагодарить Бога за то, что у них сегодня нет посетителей и что они не в состоянии добраться до нее, пока она находится в отдельной камере.

— Значит, думаешь, ему хватит терпения дождаться тебя, верно? — спросила Джейн безо всякой злобы, просто из чистого интереса.

Никки не пришлось отвечать, потому что рация Джейн пронзительно запищала.

Заключенные, у которых сегодня были посетители, уже находились в комнате для свиданий, и понимание того, что, как только она войдет в комнату, ей придется находиться среди них, просто лишало ее сил. Закоренелые зачинщицы заперты в камерах, твердо напомнила она себе. Остальные же, похоже, куда больше интересовались собственными проблемами, нежели чужими.

— А у тебя крепкие нервы, скажу я тебе, — заметила Джейн, возвращая рацию на место. — Ты вся из себя такая стильная, и мне это нравится. Имей в виду, именно это и бесит тех, кто остался там, в камерах. Я вот о чем: они не любят, когда с детьми случается что-то плохое (вообще, конечно, этого никто не любит); хотя из того, что я слышала, то, что ты сделала со своим, было хорошим поступком.

— Ничего хорошего тут нет, и я этого не делала, — возразила Никки.

Джейн покосилась на нее.

— Если бы я получала пять фунтов каждый раз, как слышала это, то я бы уже жила на Французской Ривьере, и в саду за домом у меня были бы бассейн и корт, а у дверей стоял бы крутейший «Мерс», — ответила она, — а я тут всего три года работаю.