Блок – очень гениальный (стихи.)

Статья «Без божества, без вдохновенья»[109]вдохновила меня тем, что в ней пахнет моей яростью (стилем), – сегодня перечитала. Один абзац там такой: «Это жутко».

С Вальсингамом все хорошо. А с Куликовым полем – плохо. Ума у меня – нет (нужного, т. е. действительного), а к тому ж – во тьме невежества живу всю жизнь.

Надо прочесть про эту битву все, историческое.

Насчет традиции – и всего прочего, что есть вообще в мире, – я сейчас ни на копейку не уверена. Но вот что я думаю: если выйдет Ваша книга, то ведь я должна буду написать про нее. Это нужно, п. ч. я в рецензии, м. б., «доопровергну» все, что надо, поэтому грубого разнобоя (в словах «поэзия», «традиция», «стихотворение» и проч. мелочь) быть у нас не должно. Значит, Вам бы не полениться – написать сноску. Я могу предложить даже вариант на выбор. Меня бы устроила и сноска отрицательная: мол, не согласен со статьей, т. е. со мной… Это тоже все-таки будет вежливость и умность – лучше, чем, как все, делать вид, что «ничего не было» (в дивной нашей литер. критике)… И это – тоже – не помешало бы мне написать рецензию на Вашу книгу.

(Я напишу ее лучше, чем все! Т.е. – постараюсь. П. ч. так надо и хочу.)

Прочла еще «Задонщину» – чтобы все-таки узнать, кто там победил…

Сколько я помню из всего, что мною забыто, долго еще потом дань платили и зависели (от Орды)… Но и не в том даже дело.

«Задонщина» показалась мне сочинением плоховатым: криводушным, с государственным сентиментализмом, притворным… Это какая-то мелкосемейная хроника, «внутренняя», невеличавая то есть. Порыва творческого там мало, а все – элоквенция «фольклорная»; какой-то член СП писал!..

То ли дело «Слово о полку…»! Те же образы, а все – куда как лучше. (Хотя очень загадочное, конечно, сочинение. И, м. б., Л. Гумилев прав, датируя его 13-м веком – разгаром «неволи»…)

(Очень мне хочется в к.-н. монастырь поехать, либо хоть в Новгород – любимые иконы посмотреть. Напр., «битву новгородцев с суздальцами», а главное – Федоров Стратилатов, которые там так хороши, что никаких сил нет: все – флорентинцы такие, в алых плащах и с балетными ножками, и в собольих шапочках… Вообще: мне хочется поехать всюду, а – не еду никуда… Это, я думаю, такая у меня, терпеливая, планида.

Вообще, чтобы написать толком о «Куликовом поле», надо иметь в памяти тот образ древней России, XI-XIVвеков, который был мне знаком в моей молодости, когда я на память знала иконописные школы, и зодчество, и все, но это уже стерлось у меня…

Между прочим, статья Ф-т-ва[110]очень хороша, и я просто не то ждала, искала в ней. Но она очень хороша! Иона – пример стиля чудный. Она – лучшее в той книге.

Но, с другой стороны, я увидела, что и то, что написано мною, может быть не хуже. Я много верного угадала, и до Гоголя такого никто не догадался, как я, и вообще…

Я теперь об иконах и Дионисии разном судачу – более для Вашего «воина»[111]. Блок-воин должен быть связан с той «святой ратью», которую мы знаем по изобразительному искусству. Хотя бы потому, что только на иконах и фресках есть те «алости», «розовости», «лазурь», которыми окрашен ранний блоковский «образ России». Если бы Ф-т-в знал это искусство, как мы, он написал бы об этом источнике…

Я о Вашем «воине» думаю больше, чем о том, что надо мне. Это потому, что я не такая уж эгоистка!

С ним очень трудно – с «воином». П. ч. он «предал белое знамя», – думаю я. И есть, в итоге, большая «жертва стихии», чем Вальсингам, может быть. Его статья «Интеллигенция и революция», например… Вообще развязка судьбы «воина» – в его публицистике революционных лет. Правда, он везде героичен – и в отступлении этом своем.

Дионисийство Блока в этих статьях куда сильнее, безысходнее, чем в любых прежних стихах про вьюги.

Боже мой, до чего он был несчастен и мужествен!..

Он возвращается к прежним силам в 21-м году. Как ни смешно. «О назначении поэта». «Пушкинскому Дому». Тут опять подымается в небо «белое знамя». Он дотянул до бессмертья, «вытянул» все же на него – чудом каким-то! Глухой подвиг Блока самых последних 1,5-2-х лет – быть может, самый большой подвиг. Он тогда стал поперек стихии. «Это жутко», – опомнился он… Ну, и все такое. Это время – антиницшеанства, анти… того «духа музыки», который он все-таки очень часто хотел понимать не внутренним «чутким» слухом, а лишь воспаленными нервами, измученной, а не просветленной, одиночной душой…

Стасик, он мне надоел (устала), и потому скажу про Вашего Заболоцкого[112].

Писать надо как бы «на века». Т. е. очень хорошо. А я боюсь, Вы не исправили «Шагала – Гоголя». Розанов ведь не прав! Вы могли бы написать, сославшись на него, вопреки тому, что – он… Он Гоголя не любил и совершенно не по делу скандалил.

Если Вам лень, давайте я напишу Вам эту одну, нужную, страничку!

Вся соль – в соблазнительности думать, как Розанов, и сопоставить, как Вы… Но это – поверхностность, а не правда.

Искусство Шагала, действительно, иллюстративно, но иллюстрировать Гоголя он не может. Как можно смешивать действительно «полубезумного» и, во всяком случае, очень взволнованного Пискарева с тем достаточно рассудочным разложением Мира, сознательной и рассчитанной гиперболой, что у Шагала?! Говорить о «бездуховном карнавальном движении жизни» у Гоголя – все равно, что говорить о том же относительно Блока, у которого – например:

По улице метель метет,

Шатается, свивается,

Мне кто-то руку подает

И кто-то улыбается…

И многие иные – движущиеся, не вглядывающиеся в лица людей (и проч.) строки…

Надо написать: о соблазне возводить это искусство (20-х и чуть ранее годов) к Гоголю, о школярски понятом Гоголе, о неправоте Розанова…

У Гоголя нет никакого эстетизма, эстетства. Его измена Пушкину – не здесь и не в том. Его измена в том, что «жизнь» он поставил выше «искусства», что ею дал ослепить себя, хотя, быть может, один он и был тогда зрячим в той жизни… Что «Россию» поставил он выше «творчества». Он – антиэстет вопиющий! Это ложь, что он «гениальный живописец внешних форм»[113]! Вы подумайте: все герои классической русской прозы уже мертвы! От Фамусова до Лаврецкого, от Печорина до А. Болконского, от Райского до кн. Мышкина!.. Одни только гоголевские герои и сейчас толкутся на улицах! Медведь всю жизнь, например, меделянских щенков всучивает; Хлестаков – бесконечен: хоть на Овчинку (Евтушенку) гляньте! Да просто лень говорить об этом – они живут, и живут, и будут жить – и как говорить о «внешних формах», о «невнимании к человеку», о «нереалистичности»? Это же грех! Такой способности схватить непреходящее в национальном характере не имел никто! Что ж тут общего внутренне со «Столбцами» или с Витебском, который весь – намыслен, метафоричен в примитивном смысле метафоры, иллюстрирует «распад мира», а не открывает его… «Невнимание к человеку…» Да ведь после нескольких страниц главы о Ноздреве, или Манилове, или Собакевиче – как будто всю жизнь прожил с этими типами! Вы на диалоги тамошние посмотрите! Да там ведь в двух репликах – весь человек, с множеством подробностей… Это очень психологическая проза! Просто он умел писать так «крупно», как Микеланджело какой-нибудь. Это дар обобщения, а не «смазывания», – зовется!..