— Ничего! Ничего не случилось. И не надо ставить меня в положение провинившегося школьника, которого и так и этак стараются заставить признаться в чем-то неблаговидном. Я ничего не сделал плохого. Все идет нормально, и с чего у тебя такое подозрение — не понимаю.

Он закурил папиросу и отвернулся к окну. Потом, взглянув на жену, увидел, как в уголках ее глаз задрожали слезинки. Бросив в форточку недокуренную папиросу, Майский быстро подошел к жене, обеими руками взял ее голову и поцеловал в лоб.

— Прости меня, Аленка, честное слово, я не хотел тебя обидеть. Это вышло случайно. Ну, прости же, скажи, что ты на меня не обиделась.

— Я не обиделась, но почему ты перестал мне верить? Раньше такого у нас не было.

— Я тебе не верю? Неправда, верю и у меня нет от тебя секретов.

— А если бы верил, — со вздохом возразила она, — то рассказал бы, о чем я прошу.

Но он упорствовал, он так ничего и не сказал ей тогда. Неприятный разговор мог бы забыться и не оставить следа, но Елена снова и снова улавливала перемену в муже и в разговорах с ней, и в поведении. Александр раздражался по пустякам, бывал резок и сердился на самые безобидные ее замечания. Елене стало казаться, что даже с дочерью муж ведет себя холоднее, хотя она-то знала, как горячо он любит Катюшу. Елена пыталась разобраться во всем самостоятельно, может, она что-то делает не так и ему не нравится. Но что? Он любит детей, не раз заговаривал о том, что одной дочери на них двоих мало. Она, отшучиваясь, возражала, что и за одним ребенком они не могут толком присматривать и по-настоящему заниматься воспитанием Катюши. По сути девочка растет без надзора. Не здесь ли причина? Теперь у них будет второй ребенок, может быть, сын. Она-то знает, как страстно мужу хочется иметь собственного мальчишку. Александр пока еще не подозревает. Это будет сюрпризом. Скоро у мужа день рождения, и тогда она скажет. А пока…

Пирожки, подрумяниваясь, шипели на сковороде. Готовые Елена складывала на большое круглое блюдо.

Недавно приходил Никита Гаврилович. Он часто бывает у них, и в этом нет ничего особенного, старые друзья. Но в тот раз охотник подтвердил тревогу Елены.

Майского дома не было, он уехал на вторую драгу и собирался там переночевать. Плетнев сидел в кухне и вместе с хозяйкой пил чай. В комнату пройти отказался, говоря, что заглянул на минутку. Разговаривали о разных пустяках. Потом охотник набил табаком трубку и, задумчиво посасывая ее, осторожно сказал:

— Что-то муженек твой, Елена Васильевна, скучный ходит.

У нее быстрее заколотилось сердце от этих неожиданных слов. Стараясь казаться спокойной, переспросила:

— Как вы сказали? Скучный?

— Ага. Всегда такой веселый, задорный, а теперь словно туча на нем. Молчит больше, разговаривает неохотно. Собирались с ним на глухарей. Я место хорошее подыскал, слетаются туда глухари на лиственницы. Говорю ему: можно поохотничать, собирайся. А он как-то невесело посмотрел: «Спасибо тебе, Никита Гаврилыч, а только не до охоты мне сейчас». Пошто так? — спрашиваю. «Дел много, — отвечает, — некогда». Стало быть, не пойдем на глухарей? «Как-нибудь в другой раз».

Плетнев замолчал, раскуривая угасшую трубку. Тонкие пальцы Елены перебирали бахромку скатерти.

— Наверное, и в самом деле у него сейчас много дел, — как бы пытаясь оправдать мужа, сказала она.

— Э, Елена Васильевна, дела у него всегда. Помню, раньше-то, скажи только про охоту, сразу время сыщет. Да и не только это. Уж я-то Александра Васильича знаю, пожалуй, не меньше твоего и вижу, не в порядке у него что-то… — охотник помолчал. — Ты бы спросила.

— Спрашивала, — чувствуя, что краснеет, призналась Елена и внезапно добавила: — И я вижу, Никита Гаврилович, изменился Александр, но что с ним — не пойму. Не говорит. Уверяет, будто все в порядке.

— А ты на него по-своему, по-женски подействуй, он и скажет, откроется тебе.

— Нет, не говорит, я пробовала.

— Вот знаешь, Елена Васильевна, бывает так с человеком, мучается, переживает что-то, а сказать не решается. Может, ему помочь в чем-то надо, а потом поздно будет.

После ухода охотника Елена еще долго сидела за столом, раздумывая над его словами. Она не ошиблась, с мужем действительно что-то происходит, это заметил и Никита Гаврилович. Он и приходил-то, наверное, только за тем, чтобы сказать ей о своем беспокойстве. И другие, возможно, тоже замечают перемену, только не говорят. Надо узнать, в чем дело, и как можно скорее, ведь и в самом деле потом может будет поздно. Вот в обмен на свою новость она и потребует полной откровенности с его стороны, и нечего ждать дня рождения, это долго. Он не устоит, должен рассказать. Обязательно расскажет. А если нет, пойти тогда к Слепову, поговорить с ним.

Кончив печь пирожки, Елена положила их на тарелку. Расставила на столе чашки, маленькие тарелки, вазу с вареньем и, распахнув дверь, тоном приказа сказала:

— Люди, кончайте читать, идите ужинать.

— Сейчас, мама, — отозвалась Катя, — вот только папа дочитает.

— Дочитает потом или завтра. Пирожки остынут. Я для кого старалась?

Александр Васильевич положил в книгу закладку и посмотрел на дочь.

— Пойдем, Котенок, не то влетит нам от мамы.

— Пойдем, — вздохнула девочка, — только ты потом дочитаешь, ладно?

— Конечно, конечно.

Когда не было гостей, семья собиралась обедать или ужинать в кухне. Здесь все чувствовали себя уютнее, не надо было кому-то вставать, чтобы принести ложку, вилку или налить чаю, все под руками. За ужином обычно рассказывали, у кого как прошел день и что случилось интересное.

Сегодня больше говорила Катя. Отец и мать слушали ее, изредка вставляя замечания. Неожиданно девочка сказала:

— А я сегодня с Васильком подралась.

Мать удивленно подняла брови.

— Это еще что за новости. С каким Васильком?

— С Сыромолотовым.

— Фу, как нехорошо. Девочки не должны драться.

— Подожди, мать. Из-за чего же вы подрались?

Катя перестала есть, насупилась и молчала.

— Говори, — мягко потребовал Александр Васильевич. — Из-за чего вы подрались?

— Он сказал… — девочка посмотрела на мать, потом на отца. — Он сказал, что ты, папа, буржуй и воруешь золото. И за это тебе дали машину.

Майский рассмеялся.

— Твой Василек сказал глупость. Или пошутил. Что же было дальше?

— Я сказала: врешь, врешь, врешь! Мой папа воевал с буржуями и никогда не брал золота. А машину ему дали за хорошую работу. Это премия. А Василек стал кричать: нет, он буржуй, буржуй. Тогда я рассердилась и схватила его