Я глубоко вздыхаю, собирая остатки сил для встречи с Генералом, и ныряю в палатку. Огромный дубовый стол сдвинут, а вместо него в середине палатки разложены подушки, туго набитые травой и шерстью и обтянутые потертой коричневой тканью. Внутри круга из подушек стоят две чаши — одна с вареными овощами, другая с горстью замороженных ягод. А еще оттуда веет бархатисто-теплым воздухом: в центре, на безопасном расстоянии от подушек, расположена железная костровая чаша, и теплящиеся в ней уголья распространяют вокруг аромат земли.

Пар, поднимающийся над репами и луковицами, сплетается с дымком от костра и приобретает сладковато-терпкий дух. Но, падая на подушки, я внутренне танцую из-за чаши с ягодами. В последний раз я ела их на свой день рождения, семь месяцев назад. От вида чаши с замороженными черными и красными съедобными шариками слюнки текут, и это еще не то слово. Элисон заготавливает их для особых случаев, если ей вообще удается это сделать, потому что для заморозки нужно найти достаточно льда. Ягоды для винтерианцев — лакомство, которое все беженцы едят в благоговейной торжественности.

Угли распадаются, посылая в воздух облачка тепла. На лбу выступают капельки пота, нос пощипывает от близкого жара. Костровая чаша здесь поставлена не ради тепла — думаю, я скажу за каждого винтерианца, что мы лучше превратимся в ледышку, чем окажемся поблизости от горячих искр, — а ради памяти. По той же самой причине, по которой я держу в ладони горсть медленно оттаивающих ягод.

В прошлом году мы с Финном покупали еду на маленьком рынке в окрестностях одного из королевств Гармонии — Вентралли. Там в груде железных вещей, собранных кузнецом для переплавки, Финн нашел костровую чашу. Он потратил на нее половину наших скудных сбережений. Я думала, что Генерал побьет его этой самой чашей и отошлет обратно продавать. Но когда Финн притащил эту железку в лагерь, лицо его приняло такое грустное выражение, что мое сердце сдавило чувство беспомощности и тихой, глухой тоски.

Эта костровая чаша — творение рук винтерианцев. Точнее, винтерианцы добывали уголь и железо, которые доставлялись в другие королевства, такие как Яким и Вентралли, для изготовления подобных изделий. Для процветания своих королевств правители используют накопители. Магией они усиливают развитые в их краях области знаний, обусловленные географическим расположением королевств и врожденными талантами подданных. Если в одном из королевств жители обнаруживают интерес к образованию, то правитель посредством магии помогает им преуспеть в обучении. Если в другом королевстве жители проявляют боевые способности, то правитель помогает им обрести смертоносные навыки. Винтер стоял на севере самой богатой залежами части Кларинских гор, поэтому наши королевы преумножали способность жителей находить минералы и даровали им выносливость и смелость, необходимые для пребывания в нижних, темных слоях земли.

У Спринга есть его собственные рудники в принадлежащей ему части Кларинских гор. Там жители королевства добывают порох для стрельбы из пушек. Залежи этого пороха есть только в их рудниках и больше нигде. Мы решили, что Спринг затеял войну для расширения своих владений. Однако, победив, Ангра не прибрал к рукам наши рудники. Он просто закрыл их от нас, словно его целью было планомерное разрушение Винтера — кусочек за кусочком, личность за личностью. Он заставил людей смотреть на то, как самое ценное, что есть у Винтера, приходит в упадок и запустение.

Наверное, уничтожив нас всех, Ангра снова откроет рудники. Но пока мы живы, ему гораздо приятнее дразнить нас нашими бесполезными рудниками, изводить, вынуждать ошибаться и попадать в его ловушки. Во всяком случае, так мы говорим друг другу, чтобы война не казалась напрасной.

Я закидываю ягоду в рот и устремляю взгляд на огненные, пепельно-черные горящие угли. От кусочков льда немеют зубы, замороженная ягода холодит язык, но ее прохладная сладость почему-то не доставляет прежнего удовольствия. Я кладу палец на край костровой ямы — подальше от жара — и держу так, пока жгучее тепло не охватывает всю руку. Мой подвиг настолько важен, что ради меня даже жгут уголь, глядя на который я вспоминаю, почему никогда не чувствовала себя настоящей уроженкой Винтера. Я хочу относиться к прошлому с таким же глубоким пониманием, как Генерал, Элисон и все остальные, но не могу. Меня с Винтером связывают лишь истории, рассказанные другими. Я думала, что, приложив руку к спасению королевства, почувствую, что достойна его. Думала, что смогу заполнить пустоту, оставленную недостатком воспоминаний. И сегодня я совершила важное дело. Тогда почему же не ощущаю ни гордости, ни воодушевления?

За моей спиной шуршит полог — еле слышный звук, который можно было бы не заметить за шипением угля и свистом ветра. Мои мышцы напрягаются, на руках шевелятся волоски. Но я не вздрагиваю, не поворачиваюсь, лишь подцепляю вилкой кусочек репы. Мгновением позже чувствую, как к шее прикасаются чьи-то пальцы. По телу проходит дрожь, но вызвана она не холодом прижатых к моей коже мокрых волос.

— Ты убита, — со смехом в голосе сообщает Мэзер.

Когда я только-только начала свое обучение, он вечно подкрадывался ко мне в палатках или на тренировочном дворе, касался моей шеи и тихо бросал эту шутливую угрозу. И сколько бы раз он этого ни вытворял, я каждый раз визжала так, словно сам Ангра подобрался ко мне. Генерал конечно же этого не пресекал, ворча, что мне пора перестать быть рассеянной. Вскинув глаза на Мэзера, я перестаю жевать. С ухмылкой на губах он плюхается на подушки напротив меня.

— Убита? — фыркаю я. — Да я позволила тебе подкрасться ко мне! Что, ударила в голову вся эта блажь «я-будущий-король-Винтера», ваше высочество?

Мэзер кривится.

— Ты всегда говоришь, что позволяешь подкрасться к себе. Так сильно боишься признать, что не настолько хороша, как о тебе думают другие?

Я сглатываю.

— Разве не все боятся того же?

Мэзер опускает взгляд на костровую чашу, в синеве его глаз пульсирует оранжевое свечение.

— Уильям показал мне половинку медальона, — тихо говорит он.

Мои пальцы судорожно сжимают вилку. Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но в голову приходят лишь те самые развеивающие иллюзии вопросы, что я ему уже задавала. Вопросы, от ответов на которые наш флер счастья испаряется, точно капли воды на горячих углях. Поэтому я молчу, и в наступившей тишине Мэзер поднимает на меня глаза.

— Странно думать о том, что в последний раз винтерианцы видели этот медальон на шее моей матери. — Уголки его губ изогнуты, взгляд направлен куда-то вдаль — в полотно, сотканное из чужих воспоминаний, которыми с ним тоже делились остальные: о его матери, королеве Ханне Динам; о том, как Ангра вступил в дженьюрианский дворец, убил ее и разломал накопитель надвое. Узнаю этот взгляд. Точно такое же разочарование отражается на лице Мэзера, когда он не попадает в цель на тренировке, когда Генерал побеждает его в спарринге или когда я спрашиваю его, на что бы он использовал магию, если бы мог, — разочарование в себе самом, в своей неспособности сделать то, что нужно, даже если он сам в этом не виноват. Мэзер проводит по лицу ладонью, и вот на нем снова непроницаемая маска и искренние эмоции спрятаны за улыбкой.