– Потише, Саша, Полиночка еще не оправилась после смерти мамы, – осадил я гостью.

– Есть что выпить? – обратилась Александра ко мне.

Я молча налил в чашку водки. Она коротко выдохнула, опрокинула в себя стакан, утерла рот ладонью. – За маму. Царствие небесное. – Катя перекрестилась.

– Пойду до соседки схожу, – бывшая горничная, кряхтя, натянула галоши, прикрыла за собой дверь.

– К делу. Значит так, я сейчас, так сказать, у власти, втерлась в доверие, – Александра задорно улыбнулась.

– Ты? У власти? С этими? С насильниками? С убийцами? Да как… – Полина задохнулась. – Да как такое возможно? Где твоя честь? Где совесть?

– Честь? Совесть? – Александра издала короткий смешок. – Мне надо было выжить. Выжить, понимаешь? Мне некому было утирать сопли. Папаша бросил меня и удрал. Поняла? – Александра снова перешла на крик. В ее глазах плескалась бешеная ярость, щеки от выпитого раскраснелись. Я даже не подозревал, что в груди молодой женщины бушуют подобные страсти. «Что же с нами происходит? Где та нежная барышня, которую я знал и любил? Боже, помоги нам всем».

Полина опустилась на лавку, снова закрыла лицо руками:

– Что же делается? Что с нами будет? – она словно прочла мои собственные мысли.

Сердце рвалось на части. Моя бедная девочка. Такая хрупкая, такая нежная. Почему на ее долю выпали такие испытания? Александре проще, она сильная. Она выживет.

– Все с нами будет хорошо, – отрезала Александра. Она поднялась на ноги и ходила из угла в угол, загибая пальцы. – Во-первых, вы едете со мной. Под носом у врага всегда легче спрятаться. Во-вторых… Антон. Вы с Полиной… – она запнулась, остановилась, подняла на меня глаза. – Ты не женат? – Александра впервые назвала меня по имени, да еще и на «ты». Но сейчас было не время обращать внимание на подобные мелочи. Я молча покачал головой. – Вы с Полиной распишетесь. Так будет проще. Я выправлю ей новые документы. В третьих…

Дальше я ничего не слышал. Кровь прилила к лицу, набатом била в ушах. Распишетесь. Возможно ли это? Чтобы я, простой учитель, без роду, без племени и без гроша в кармане… Я не смел даже надеяться. И Александра говорит об этом так буднично.

– Ладно, собирайтесь, прощайтесь и все такое, я буду ждать снаружи. – Она вытащила из кармана самокрутку, положила в рот, подмигнула, перехватив мой оторопелый взгляд. Я все еще не мог прийти в себя. Стоял истуканом посреди комнаты. Александра глазами указала на сидящую на лавке Полину.

Когда дверь за Александрой закрылась, я бухнулся на колени, обнял ноги суженой.

– Полиночка, моя любимая девочка. Смею ли я надеяться? Я… я… я тебя люблю, обожаю. Я сделаю все, все, что в моих силах. Верь мне. Пусть ты меня не любишь, пусть нас разделяют десять лет. Я заслужу, завоюю твою любовь. Обещаю. Я готов ждать, ждать, сколько потребуется.

Она положила мне на голову руку, провела по волосам. В этот момент я понял: все у нас будет хорошо.

Мы с Полиной немедленно обвенчались, в присутствии Александры и Кати. Александра немного смягчилась, стояла, улыбаясь, в сторонке. Катя трогательно утирала платочком слезы.

Маленький, задушенный страхом батюшка, читал молитву и то и дело бросал взгляды на Александру. Если бы не она, вернее, не ее наган, жить нам с Полиночкой во грехе.

Вчетвером приехали в столицу. Катя наотрез отказалась оставаться одна. Александра выправила нам документы и даже выбила нам комнату в коммунальной квартире. Через год мне нашлось место в одном из столичных университетов. Это произошло без помощи Александры Александровны. С ней мы виделись редко, все больше слышали о ее головокружительных успехах. Мне же помог Луначарский, друг моего отца и мой учитель. Он занимал пост комиссара просвещения.

А еще через год у нас с Полиночкой родилась дочь. Я колебался: как назвать девочку? Зоя или Александра? Полина потрепала меня по волосам (это стало у нас привычкой) и сказала:

– Прошлое нужно отпустить. Нельзя дважды войти в одну реку.

Дочь мы назвали Татьяной.

Зима в этом году выдалась бестолковая. Пугала сомлевших в тепле горожан свистом и улюлюканьем, швыряла в раскрасневшиеся лица пригоршни колючего снега, забиралась ледяными пальцами под воротники. А на кануне Нового Года вдруг утихла, пригорюнилась, пролилась слезами, да и исчезла вовсе, как не бывало.

Будильник пропиликал во второй раз. Катерина широко зевнула, потерла заспанные глаза, выпростала упитанную ножку из-под теплого одеяла, метнулась к окну: не пошел ли долгожданный снег? Разочарованно надула пухлые губки. Налившиеся свинцом небо лежало набитым брюхом на плоских крышах пятиэтажек. На градуснике ноль.

Катя рванула в ванную, быстро-быстро почистила зубы, плеснула в веснушчатое лицо водой, шумно отфыркиваясь, нащупала рукой полотенце. Провела расческой по густым рыжим волосам, собрала огненное великолепие в конский хвост, мазнула по губам морковной помадой и, даже не взглянув на себя в зеркало, понеслась одеваться.

Кряхтя, натянула колготки, любимую юбку-годе… "Вот черт", – выругалась Катерина, отдуваясь. Юбка не сходилась. Катя втянула живот. "Ну, еще чуть-чуть". Безрезультатно. Яростно отпоров ненавистную пуговицу, Катя взялась за нитки и иголку. Пара стежков и юбка села, как влитая. "Опаздываю", – Катя мельком глянула на часы, натянула свитер, поправила хомут, сунула ноги в сапоги, на ходу затолкала руки в пальто и, подхватив сумку, загремела ключами.

Лифт, как назло, застрял где-то на верхних этажах. "Вот уроды", – Катя возмущенно постучала кулачком по плотно сомкнутым дверям. Лифт поскрипел вниз. "Уродами" оказались Никанор Петрович, старичок сверху и интересный мужчина средних лет с вывалившей язык овчаркой, смирно замершей у его обутых в стильные ботинки ног. Катерина тут же почувствовала, как кровь прилила к щекам.

– Здравствуйте, – сдержанно поздоровалась она, втиснувшись в тесную кабинку.

Хотела было повернуться спиной, но жадный до общества Никанор Петрович прошамкал:

– На работу, Катерина?

– На работу, – ответила она.

– Что ты сказала? – переспросил сосед.

Катерина зарделась еще больше, извиняясь, улыбнулась мужчине и проорала басом:

– На работу, Никанор Петрович.

Овчарка жалобно заскулила.

– Так бы и сказала, а то гордые все нынче пошли, – обиделся старичок.

К счастью, кабинка дернулась, двери мучительно медленно поползли в стороны. Багровая Катерина опрометью выскочила из лифта. Автобус, конечно же, уехал без нее. Придется идти остановку пешком. Катя печально вздохнула и потопала по мокрому тротуару. Ходить пешком она не любила. "Колодок не напасешься". На улице было тепло, Катерина прела в толстом пальто, обутые в сапоги ноги тут же вспотели, сумка больно оттягивала плечо. "Черт бы побрал эту дурацкую погоду". Катя дотащилась до работы и, тяжело дыша и громко топая сапогами, взобралась на второй этаж. Дернула на себя дверь родимой бухгалтерии, откуда тут же пахнуло знакомыми запахами: к удушливому аромату Светочкиных духов примешивался едва уловимый запах лекарств Мариванны и ядовитое амбре порошка от Леночкиной одежды.