Честно говоря, мой папенька избаловал жену до безобразия. Онбыл писатель, достаточно обеспеченный человек, много издававшийся в годысоветской власти, а маменька всю жизнь отличалась вздорным характером и умениемпревратить тихий семейный вечер в жаркий скандал. Поэтому отец просто откупалсяот жены. Ему было проще дать ей денег на новую шубу или бриллиантовые серьги,чем выслушивать упреки. С тех пор у Николетты сложилась твердая уверенность:стоит только потребовать нечто, как оно само падает ей в руки. При этом учтите,что моя матушка — бывшая актриса, не реализовавшаяся до конца на сцене.

Когда Павел Подушкин, мой отец, скончался, на сберкнижкеосталось двести пятьдесят тысяч рублей. Тому, кто забыл, какие цены были прибольшевиках, напомню, что самая дорогая в коммунистические времена машина«Волга» стоила десять тысяч, поэтому в материальном плане для Николетты ничегоне изменилось, и она со спокойной душой созывала гостей и устраивалафайф-о-клоки и журфиксы.[2]

Я же после окончания Литературного института мирно писалпервую книгу стихов и работал в журнале редактором. Не случись перестройки,перестрелки и стремительного обнищания страны, мы бы с Николеттой прожиливполне хорошо. Скорей всего, я бы вступил в Союз писателей по отделению поэтов,а матушка продолжала бы по-прежнему блистать в свете. Но вы сами знаете, чтопроизошло с нами после 1992 года.

Сбережения отца сгорели на костре экономических реформ, мыпревратились в нищих. Я, честно говоря, растерялся. А вот Николетта совершенноне пала духом. Ей и в голову не пришло, что можно продать бриллианты илисъехать в меньшую по площади квартиру. Нет, маменька продолжала закатыватьвечеринки и приказывала Тасе покупать на рынке в декабре оранжерейный виноград.Честно говоря, я удивлялся, откуда у нее деньги. А потом решил, что Николеттапросто тратит некий валютный запас, существование которого было от меня ранеескрыто.

Но вскоре ситуация прояснилась самым неприятным образом. Мнепозвонил мужчина и, назвавшись банкиром, без всяких обиняков заявил:

— Когда собираетесь отдавать долг?

— Какой? — безмерно удивился я. — Разве ябрал у вас деньги?

— Приезжайте в офис, — велел парень.

В полном недоумении я явился по указанному адресу иуставился на кучу бумажек, подписанных Николеттой.

— Ваша мать сказала, что вы расплатитесь, —буркнул барыга.

Я онемел. Сумма казалась фантастической. Выпросив уростовщика неделю отсрочки, я рванул к Николетте и потребовал ответа.

Маменька спокойно отставила в сторону баночку с неприличнодорогим кремом для лица и заявила:

— Да, я брала в долг. А что делать? На сберкнижкепусто.

Проглотив фразу: «Следует жить по средствам», я ошарашенноспросил:

— Ну и где взять эту жуткую сумму?

Николетта повернулась к зеркалу и, похлопывая по щекамподушечками пальцев, невозмутимо сказала:

— А мне какое дело, где ты достанешь деньги!

Я растерялся окончательно.

— Но ведь их тратила ты!

— Между прочим, — «объяснила» маменька, — яделала тебе подарки. Кстати, мужчина не должен впутывать даму в финансовыерасчеты. Я трачу — ты зарабатываешь, нормальная позиция.

Не буду вам рассказывать, как выкрутился из сложнойситуации, но до сих пор львиная доля денег, которые платит мне Элеонора, уходитна капризы Николетты. Так что «Мерседес» мне не купить никогда, если толькорешусь ограбить банк, что, учитывая мой характер, совершенно невозможно.

Наш столик в ресторане «Желтая мельница» был расположен усамого подиума, на котором выступали артисты. Компания разодетых мужчин иженщин поглощала напитки. Я понюхал содержимое своего бокала. Ярко-красный цветжидкости смущал, пришлось подозвать официанта и спросить:

— Что это?

— Наш подарок клиентам, — ответил халдей, —коктейль «Огни Москвы»!

— Из чего он сделан?

— Шампанское, водка, клюквенный сироп, — услужливоперечислил ингредиенты парень.

Я с тревогой посмотрел на Николетту, прихлебывавшую жидкостьядовитого цвета. Шампанское с водкой! Во времена моей молодости такая гремучаясмесь называлась «Северное сияние» и валила с ног здоровенных мужиков.

Я осторожно тронул маменьку за локоть:

— Не пей.

— Почему? — удивилась та. — Очень вкусно.

— Это не слишком хорошая штука.

— Господи, вечно ты всем недоволен, — процедилаНиколетта, поставила на скатерть пустой бокал и схватила мой, полный докраев. — Хоть в Новый год не занудничай. Не нравится — не пей, а мне повкусу.

Я положил себе на тарелку салат и взял приборы. Ладно,посмотрим, что она запоет утром.

Праздник катился своим чередом. Сначала три девушки, чтоназывается «унисекс», исполнили нечто вроде канкана. Затем они же вышли вкокошниках, потом в перьях и, наконец, в расшитых шароварах. Девицы старалисьизо всех сил. Мне стало их жаль. Судьба обошлась с ними жестоко. Народ бодропразднует Новый год, а они задирают вверх тощие ножки, старательно изображаявеселье.

Затем настал кульминационный момент, одна из танцорокрасстегнула бюстгальтер. Я вздохнул, вот уж, право, жалкое зрелище. Грудь унесчастной девочки просто отсутствовала, к тому же ей явно холодно, кожапокрылась пупырышками. Не знаю, как остальных мужчин, но меня это зрелище невозбуждало. Голая девица не вызывала никакого желания положить ее к себе вкойку. Хотелось подать ей пальто и по-отечески предложить: «Прикройся, милая,так и воспаление легких схватить можно».

Правда, другая танцорка выглядела аппетитно, этакий розовыймолочный поросенок, слишком тучный для плясок на сцене.

Я отвернулся и занялся жюльеном. Празднество катилось кфиналу. Появилась престарелая эстрадная дива в парике, с накладными ресницами ислишком торчащим бюстом. Я украдкой глянул на часы: ровно четыре. Может,намекнуть Николетте на то, что пора домой? Но раскрасневшаяся маменька веселохохотала и ковыряла вилкой жареную картошку. Очевидно, Николетта решила сегоднязабыть все запреты, потому что вкусные и питательные клубни она не ест оченьдавно, даже в отварном виде.