— А о Кузьмине слышал? — спросил прапорщик.

— Слышал, конечно. Говорят, тоже в Москву перебрался, в штабы?

— Ну да… адъютант его превосходительства, блин! Сейчас он адъютантом у кого-то, у кого именно, не знаю. Уже полковник!

— Вот люди как растут. Значит, не зря я вас учил, — хмыкнул майор.

— А! — махнул рукой Тюлень. — Знаешь, как он изменился? Как-то виделись с ним, приезжала московская проверка в часть… Я, как Кузьму увидел, так обрадовался. Все-таки четыре года вместе отбарабанили, да и куда только нас судьба не забрасывала… впрочем, кому это я рассказываю… Значит, подскакиваю я к генерал-полковнику, он там вроде самый старший по званию был, руку под козырек, так, мол, и так, я — прапорщик Пупкин, разрешите обратиться к товарищу полковнику?

— Ну, и?

— Разрешил, хотя было видно, что занят. Там с ним еще человек десять генералов всяких, я столько золотых погон вместе еще не видел. Ну, я к Кузьме поворачиваюсь, улыбка, как у идиота, во весь рот. «Кузьма, — кричу, — что же ты столько лет молчал, ведь, оказывается, рядом совсем служим, позвонить не мог, что ли?!»

Майор уже понял, о чем будет идти дальше речь. Он вздохнул, отломил пальцами очень вкусный хлеб с вкрапленными в него изюминками и принялся меланхолически жевать.

— А он мне говорит: «Товарищ прапорщик, я сейчас занят, найдите меня попозже, ориентировочно к семнадцати ноль-ноль». И смотрит так холодно и неприязненно, словно я у него взаймы тысячу попросил. У меня ноги и подкосились. «Есть, — говорю, — разрешите идти?»

— И ты пошел?

— И я пошел, Коля… пошел, как крейсер от причала.

— Ну, понимаешь, Саш, — закряхтел майор, — это такое дело…

— Коля! Не надо меня учить воинскому уставу! Я сам кого хочешь научу! Да гадом он стал! Подумаешь, какой-то прапорщик к нему подошел! Не генерал, небось?! А то, как я с ним одной галетой делился, он уже забыл! Ты помнишь, Ухтыблин, как ты нас… — Прапорщик вдруг запнулся и испуганно замолчал.

— Да знаю я, Саш, свою кличку, знаю. Это когда я вас на высоте двоих оставил и сказал, что вернусь через час, а сам вернулся через двое суток? Извини, там погода помешала. Не смог вертолет взлететь. Теперь уже пацаны меня так называют… вот, даже младший брат Резкого иногда.

Прапорщик внимательно посмотрел на своего бывшего командира, затем молча разлил виски по кружкам. Потом стукнул своей кружкой по кружке майора, выпил, взял кусок мяса, сосредоточенно пожевал и преувеличенно спокойным голосом спросил:

— Как ты сказал? Чей брат?

— Брат Одинцова Виталика, которого мы с тобой оставили на перевале. Вместе с Тайсоном.

Прапорщик покрутил шеей, словно ему жал горло несуществующий галстук, и прокашлялся. Он хотел что-то сказать, поднял голову, но потом передумал.

— Хорошо, что молчишь, — кивнул Ухтыблин. — Я тоже постороннему человеку могу сто раз доказать, что это было необходимо. Но только постороннему, своему-то что доказывать.

Тюлень помолчал, скрипнул зубами и глухо проговорил:

— Давай третий тост, Коля. Давай за всех… за всех парней в погонах, которые погибли при исполнении. Давай за всех мужчин с оружием в руках. За тех, которых не дождались, за тех, о которых думают, что их уже нет. Ни хрена! Пока мы живы, они живут внутри нас! Выпьем, братишка!

— Выпьем, брат! Я чувствую свою вину перед Одинцовым, — тихо произнес майор. — Знаю, что не виноват, но все-таки.

— Мне нечего тебе сказать, Коля. Нечего. И утешать тебя, говорить, что это все ерунда, я не буду. Я и сам… — Прапорщик не договорил и несильно стукнул кулаком по столу.

— Ну и правильно, — кивнул майор. Он вздохнул и помотал бритой головой: — Ух ты, блин, тяжко все-таки иногда приходится… Давай четвертый тост. Чтобы по нам промахнулись! Ну, будь!

Ровно в восемь часов утра в просторном, практически пустом огромном зале кафе гостиницы «Центральная» появились два человека. Они остановились в дверях и начали оглядываться, ожидая увидеть официантку или метрдотеля. Первой их увидела мойщица посуды через открытую дверь кухни.

— Машуня! — крикнула она громко, стремясь перекрыть шум текущей из крана горячей воды. — Твои пришли! Иди работай!

Из подсобки быстро вышла полноватая рыжеволосая официантка.

— Сашок, ты поел уже? — с озабоченным видом говорила она по сотовому телефону. — А бутерброд съел? Что? Что значит «не хочу»? Это хорошая колбаска, свежая… Нет, салями еще не привезли. Как привезут, так сразу принесу. А пока эту ешь, не заставляй маму нервничать. Мама на работе… Вот и умница. — Выглянув в зал, она нахмурилась. — Ладно, сынок, мне пора работать. Вот и дяди пришли, кушать хотят. Пока, целую.

Женщина спрятала сотовый в кармашек свежего белого передника и повернулась к посудомойке:

— Вика, давно ждут?

— Да только зашли, Маш. Я, как их увидела, сразу тебя позвала. Это вчерашние иностранцы, что ли?

— Ну да, — недовольно отозвалась официантка. — И чего им не спится?.. Вчера ведь до двенадцати сидели, одну бутылку часа два мучили, говорили тихо, на женщин вообще внимания не обращали. Девчонки из 315-го номера даже обиделись. Я уж подумала, не «голубки» ли?

— Это вряд ли, Маш. — Мойщица посуды закрутила кран и подошла к официантке. — У них записано в карточке, что завтрак подают с восьми и до двенадцати утра. Все включено, как говорится. Вот они и заявились ровно в восемь. Пунктуальные. Может, немцы, а?

— Да не знаю я… не спрашивала. Нина с этажа вроде говорила, что к ней чехи заселились.

— Ну, чехи так чехи… — Вика вытерла руки салфеткой. — Смотри, вот этот каков… симпатичный, лицо загорелое, плечи широкие. В годах, правда, наверняка уже за сорок, но хорош. Хорош! Мне, Маш, седые мужчины больше нравятся. И вот его шрам на щеке. Он его совсем не уродует, наоборот! Может, военный какой-нибудь?

— Ох, Вика, — вздохнула Маша, — мне бы просто нормального, с сединой или без, лишь бы не пил.

— А другой тоже ничего, — прищурилась Вика, рассматривая ранних посетителей. — Молодой, ловкий, костюмчик как влитой сидит.

— Ладно, пойду я. — Официантка машинально одернула передник, поправила заколку, профессионально улыбнулась и вышла в зал.

— Проходите, пожалуйста, вот сюда, — показала она на столик у окна. — Но вам придется подождать несколько минут, повар только плиту включил. Может, вам пока холодного лимонаду принести? Или, может, пива?

Молодой парень в светлом костюме и с тщательным пробором на голове двинулся было к указанному столику, но седой придержал его за рукав.

— Нет, Майкл. Не туда. Спроси у нее, можем ли мы сесть в другом месте? — произнес он на английском.

— Прости нас, — на хорошем русском, но с еле заметным европейским акцентом сказал его молодой спутник и обезоруживающе улыбнулся, — не могли бы мы занять другой столик, где-нибудь в середине? Мой компаньон… э… он боится высоты и не хочет сидеть у окна, у него эта болезнь с детства, кружится голова…