Так проходит пересадка почки. Казалось бы, ничего особенного, но эта операция – одна из лучших процедур, которую может предложить медицина.

Почка – сложный орган. Я люблю говорить студентам, что «самая глупая почка умнее самого умного врача». У здорового человека с функционирующим органом кровь поступает в почку и проходит через замысловатую систему почечных клубочков – круглых пучков тонких кровеносных сосудов, окружающих почечные канальцы. Через почечные мембраны и структуры токсины, отходы и электролиты фильтруются в канальцы, а затем покидают организм в виде мочи. Почки также контролируют кровяное давление и стимулируют производство эритроцитов. Поразительно, что работающая почка точно знает, что делать с жидкостями и реабсорбцией[39], в то время как врачам очень сложно регулировать баланс жидкости в организме пациента, сколько бы анализов они ни назначали.

Из-за сложности этого органа и его значимости в работе тела до 1960-х годов пациенты с почечной недостаточностью просто умирали. Хронический или периодический гемодиализ, являющийся неотъемлемой частью заместительной почечной терапии (при которой человека подключают к аппарату, фильтрующему кровь), в то время не применялся. Тщетность попыток лечения пациентов с болезнями почек вдохновила Алексиса Карреля сделать первый шаг к превращению трансплантации в реальность. Он просто «пришивал» почку одного животного другому. Однако впоследствии было предпринято еще множество шагов: ученые не могли спокойно наблюдать за тем, как молодые мужчины и женщины умирают из-за невозможности мочиться.

Именно пересадка почки была первым шагом на моем пути к становлению хирурга-трансплантолога.

Медицинский колледж Корнеллского университета, Нью-Йорк, третий год обучения

На третьем году обучения в школе медицины я все еще хотел стать детским онкологом, пока не оказался на практике в педиатрическом отделении. Уже очень скоро я осознал, что эта сфера не для меня. Ритм был медленным, родители – сложными, и я проводил слишком много времени, осматривая здоровых детей. Затем я попробовал себя в области акушерства и гинекологии, и, хотя это мне было уже больше по душе, особенно радость от рождения первого младенца, я понял, что не являюсь многообещающим акушером. Далее последовала моя практика в области внутренней медицины. Я беседовал с пациентами, слушал их истории и пытался понять, что с ними не так, однако мне не нравился темп работы и тот факт, что приходится иметь дело с хроническими заболеваниями. У большинства пациентов были диабет, гипертония или рак, и я не мог вылечить ни одно из этих заболеваний. Я принимал по 25 пациентов в день и уделял каждому лишь 15 минут – слишком мало, чтобы найти решение множества проблем каждого из них. Я сосредотачивался на одной или двух жалобах, корректировал прием старых препаратов, назначал новые и двигался дальше, не будучи уверенным, что рекомендованные изменения в образе жизни или приеме медикаментов наступят.

Далее была хирургия. Практика началась в первых числах января, сразу после праздников. Я пришел в больницу к 04:30 утра, чтобы совершить обход: осмотреть пациентов, изучить результаты анализов и сделать записи о состоянии их здоровья (такие записи делаются ежедневно в карте каждого пациента). Тишину больницы нарушал лишь шум от медсестер и студентов-медиков из хирургического отделения, собиравших информацию о пациентах. Интерны пришли примерно в 05:30, и студенты сообщили им новости о больных. В 07:00 мы встретились с главным резидентом в кафетерии. Студенты тихо сидели за столом, не осмеливаясь ни есть, ни говорить. Резидент третьего года обучения сообщила о пациентах старшему резиденту и, бросив пронзительный взгляд на интернов, потребовала привести неизвестные ей детали. Старший слушал, спокойно поедая пончик.

Я зашел в операционную в 07:30 и подготовился к двум операциям: резекции[40] ректальной опухоли[41] и резекции печени, во время которых меня справедливо раскритиковали за неумение хорошо накладывать швы. Затем я снова сделал обход вместе с командой, собрал больше данных о пациентах и отправился на конференцию. В какой-то момент мне сообщили, что этой ночью дежурю я. Это была хорошая подготовка к последующим 12 годам моей жизни. Никаких планов. Предполагалось, что я буду доступен днями, ночами, в выходные, праздники и дни рождения родственников.

Около 22:00 мы отвезли в операционную пациента с непроходимостью кишечника. Весь день я либо слишком нервничал, либо был слишком занят, чтобы поесть. У меня стала кружиться голова. Помню, что при виде изуродованного кишечника пациента с вытекшим жидким содержимым я чуть не потерял сознание и весь вспотел. Каким-то чудом я сжал зубы и справился с собой. Когда операция завершилась, резидент велел мне идти в соседнюю операционную (на тот момент было около 02:00), где начиналась пересадка почки.

Я мечтал лечь в постель, но все-таки пошел в операционную. Это было потрясающе. Доктор Стубенборд был хирургом-трансплантологом. Я никогда не забуду простую красоту почки и ощущение чуда в тот момент, когда она порозовела. В той операционной царила атмосфера волшебства: за окном стояла глубокая ночь, фоном играла классическая музыка, а моча брызгала нам на руки. Кто-то недавно умерший спас жизнь человеку, которого он никогда не встречал, и именно мы помогли этому произойти (ладно, я был тут ни при чем; я просто смотрел). Это же просто невероятно! Мне стало интересно, с какими еще органами можно проделать то же самое. Тогда я ничего не знал об этом, но очень хотел выяснить. Я «подсел».

Три месяца, проведенные на практике в хирургическом отделении, оказали огромное влияние на мою жизнь. Я погрузился в хирургию. Мне казалось, что это мое призвание, хотя оно требовало неимоверных усилий и накладывало на меня большую ответственность: я брал чужую жизнь в собственные руки и отвечал за то, что происходило дальше. Удовлетворение от успешной операции и последующего выздоровления больного опьяняет и заставляет чувствовать себя чуть ли не богом. Мне также нравилась команда, с которой я тогда работал. Мы функционировали как хорошо отлаженный механизм.

В конце третьего года обучения кураторы спросили нас, какая специализация нам по душе. Я не мог перестать думать о той пересадке почки. Во время практики в хирургическом отделении я присутствовал еще при нескольких трансплантациях почек, и чувство восхищения не покидало меня. Я никогда не видел пересадки печени, поджелудочной железы или сердца, но не мог выбросить из головы мысль, что можно взять почку недавно умершего человека, даже на следующий день «пришить» ее кому-то другому, и она начнет работать. Казалось, что это так просто. Я задумался, смогу ли я однажды сам сделать что-то подобное.