Князь поглядел на него исподлобья:

— К чему ты ведёшь?

— В свите вашего брата, великого жреца Амона-Ра Аменемхета, прибыл волшебник, неизмеримо превосходящий нахаринского.

Бакенсети выжидающе сел на скамью.

— Это Намун, величайший из магов Куша, его слава в странах, что лежат южнее порогов, ни с чем не сравнима. У нас его зовут Хека, по имени бога чудес. Он происходит из рода лесных колдунов и все тайны чёрных народов унаследовал вместе с кровью отца и деда. Кушитские дикари не знают богов, а поклоняются лишь духам. Они неизмеримо отстали от народов просвещённых, но колдуны их наделены какой-то особенной тёмной силой. Намун-Хека жил уединённо в заброшенном лесном святилище и не шёл ко двору ни одного правителя, и принудить его было нельзя, ибо он мог становиться невидимым, обращаться в бегемота и шакала по первому своему желанию. Какой хитростью великий жрец Аменемхет заманил его в Фивы, сказать по правде, мне неизвестно. Многое из того, что рассказывают об этом колдуне, наверное, сказки, но одно достоверно — он умеет превращать человека в мертвеца, а затем возвращать его в число живых.

— Для чего это надобно?

— Для лечения. Он так обманывает болезнь. Она думает, что уже убила человека, раз он не дышит уже три или четыре дня, и уходит из тела, а он, дав выпить особого снадобья как бы мертвецу, оживляет его уже здоровым. Сделать из зрелого человека свежего юношу, мне кажется, легче, чем из мертвеца сделать живого. Владеет Хека ещё многими умениями, но я думаю, что по большей части это россказни невежественных бедняков.

— Что же он сейчас не превратится в шакала и не сбежит на волю от моего брата?

Тнефахт пожал плечами:

— Мне не дано знать всего.

Князь потёр виски. Известие его скорее озадачило, чем обрадовало. Он несколько раз тяжело вздохнул. И поинтересовался, не видать ли следов приготовления к отъезду в окружении брата. Очень уж странным и неуместным выглядит визит в Мемфис фиванского жреца в эти предновогодние дни.

Не посмотрит ли косо Аварис на всё это? Конечно, там знают, что меж братьями пролегла непреодолимая пропасть, но, может быть, жрец в тупом безумии своём надеется, что Мериптах станет мостиком через неё?

— Кстати, как он себя ведёт?

Толстяк поспешил успокоить своего господина. Территории дворца мальчик не покидает, он послушный сын, приказ отца для него — стена. Правда, Мериптах расстроен из-за того, что лишился большей части своих забав и даже возможности посещать «Дом жизни».

— Если мальчик не может ходить к учителю, пусть учитель придёт к нему.

— Рад сообщить господину, что всё уже устроено. Птахотепу было велено прислать учителя для княжеского сына, и учитель уже во дворце. Он, Тнефахт, внушил ему его особую роль — не столько заниматься цифрами и фигурами, сколько следить за гем, чтобы мальчик не совершил побега. Теперь их всё время можно видеть рядом. Учитель даже спит с мальчиком в одной спальне.

— Я слышал, он однорукий?

— Он однорукий, но надо надеяться, что не двоедушный, — поклонился толстяк.

— Не пытался ли фиванец выманить мальчика за ограду или просто похитить?

— Уже три дня миновало с того момента, как сын князя взят под мягкую охрану и окружён незаметным вниманием, но ничего подобного не замечено. К тому же, как правильно подмечено господином, — он однорук.

Да, кивнул Бакенсети. Но его злит и волнует то, что Аменемхет не уезжает. Значит, на что-то надеется. Интересно даже, для чего ему может быть нужен мальчишка? Хочет сделать из него жреца?

Тнефахт осторожно заметил, что, наверное, сегодня это выяснится. Великий жрец прислал человека с известием, что собирается навестить княжеский дворец для разговора с правителем Мемфиса. Визирь продемонстрировал господину папирус, завязанный красной лентой.

Бакенсети тихо выругался. Мало чего на свете он так не хотел, как этой встречи. На два ритуальных запроса из окружения Аменемхета, не желает ли князь принять великого жреца Амона-Ра для важного разговора, было отвечено, что счастлив был бы, но никак не может, мешают предпраздничные хлопоты и срочные государственные дела.

Прибыл с пастырским визитом, так пусть и водит разговоры с Птахотепом и другими святошами, злорадно думал младший брат о старшем. Но этот решительный и неукротимый Аменемхет (зачем он стал жрецом, ему бы разбойничать в пустыне) решил, ломая все рамки приличий и обыкновений, пойти в прямую, незамысловатую атаку. Если его процессия явится к воротам дворца, не впустить будет нельзя. Сбежится полгорода, пойдут разговоры. Кроме того, сегодня вечером он ждал с визитом «царского брата» вместе с начальником мемфисского гарнизона. Очень будет удобно, если под кровом дворца князя Бакенсети сойдутся такие гости. Как истолкует такое совпадение этот пасмурный убийца Мегила? Он вхож к царю в любое время дня и ночи. Одним лишь зловредным докладом он может нанести опасную рану образу добронравного мемфисского правителя. И даже старинные, особые отношения, что связывают его, Бакенсети, с царём, могут пошатнуться. На расстоянии и со временем всё ослабевает. Слишком, слишком хорошо князь чувствовал это в последние годы.

Он вскочил и пнул ногою скамейку. Толстяк, прижимая к груди папирус, отступил к стене. Лекарь последовал его примеру. Оба знали, что при вспышках княжеского гнева лучше находиться поодаль, чем вблизи.

— Я его не звал! Я не хочу с ним разговаривать! Он всегда так со мною поступал. Он думает, что взял меня за горло. Но будет по-моему. Я еду на охоту! Тнефахт, прикажи запрячь колесницу!

Толстяк, тяжко ступая, колыхаясь всем телом, выбежал вон.

— И ты убирайся! — крикнул князь Нахту, и тот не заставил себя упрашивать.

Собственноручно поставив скамью на ножки, Бакенсети уселся на неё, раздражённо дыша. На охоту ему не хотелось. Убегать из собственного дома было стыдно, но другого выхода он не видел. Впрочем, и это не выход. Аменемхет явится завтра, это в его характере, он умеет добиваться своего.

Дико заскрипели медные петли, и массивные ворота разломились по вертикали.

Верховный жрец Амона-Ра прибыл в лёгких, непарадных носилках, которые несли всего лишь восемь негров, а охранников было не более десятка. Одет его святейшество Аменемхет тоже был весьма просто, ни золота, ни леопардовых шкур, единственная роскошь — опахало. В полуденную жару обойтись без него было немыслимо.

Всей челяди велено было спрятаться подальше и не лезть на глаза — Бакенсети не хотел, чтобы у встречи был хотя бы отдалённо парадный оттенок. Ливийцы-стражники, пощёлкивая бичами, очистили площадь перед главным входом и велели запереть ближайшие к воротам мастерские. Непосредственно встречать непрошеного гостя вышел первый сановник двора Тнефахт в сопровождении писцов, карликов и самых любопытных служанок. Бакенсети строго приказал ему встретить верховного жреца на крыльце, но не на земле. Однако Аменемхет, даже в будничном облачении и без свиты, ступал так величественно, что толстяк не удержался и сделал несколько шагов ему навстречу, сошёл с крыльца на землю. Единственно от чего уберёгся, так это от того, чтобы поцеловать руку его святейшества.