— Ты уклонилась в сторону. Мы же обсуждали первые впечатления. Почему ты считаешь, что они неверны?

Он сменил тему, намеренно переведя разговор с себя на нее, заметила Телли. Хотя она бы не отказалась узнать о нем побольше. Скажем, женат ли? Есть ли дети? Давно ли он стал шейхом?

— Ты все спрашиваешь меня, а сам ничего не рассказываешь.

— Себя я уже знаю. А тебя нет.

— Но я тебя не знаю.

— И хорошо. Так лучше. — Он усмехнулся, блеснув белыми зубами. — Давно ты стала фотографом?

Остается лишь смириться с расспросами. Они предпочтительнее угроз.

— Около семи лет. Мне нравилось фотографировать еще в школе. Семейные портреты, снимки детей… И вот я здесь.

— В Северной Африке. Что за шутки!

— Мне не нравится работать взаперти. Я люблю простор.

— И потому ты уехала?

Она вздохнула, подбирая верный ответ.

— Я… Мне нужно было… Перемена… Мне требовалась перемена.

Тэа прищурился.

— Но для чего, если все и так было хорошо?

Губы Телли сжались. Он нарочно ее провоцирует.

— Не было хорошо. И потому я путешествую. Ясно?

— А дома ты живешь с семьей?

— Ни в коем случае. У меня мансарда. На площади Первых Поселенцев. Исторический район Сиэтла. Там галереи множества художников и фотографов.

— И твоя?

— Была раньше.

— И?..

— Я продала ее, чтобы приехать сюда. — Телли скрыла внутреннее беспокойство за улыбкой. Даже приобретя кое-какое имя как фотограф, она не смогла работать в студии. Всякий способен подобрать декорации, правильно выставить свет. На воле возможности куда шире.

Паоло сказал, что ей требуются сильные ощущения и риск, потому что она постоянно убегает от себя. Тогда это утверждение сильно раздосадовало Телли, но сейчас она поняла его справедливость. Девушка все еще пыталась понять, что значит быть счастливой.

— Я хочу получить свои диски обратно, — хрипло заявила она. — Знаю, что ты скажешь, но не принимаю такой ответ. Я не позволю тебе держать их у себя. Я неделями фотографировала детей в Египте, Марокко и Бараке. И не могу потерять сделанное только потому, что ты это не одобряешь. — Телли перевела дыхание и поспешила смахнуть слезы, пока они не пролились. — А если ты не отдашь их мне, то, выбравшись отсюда, я всем расскажу, что ты натворил. Пошлю информацию во все журналы, размешу на всех Интернет-сайтах. Как ты захватил меня в плен, удерживал в заложницах, угрожал, запугивал, отобрал мои снимки…

— А знаешь ли ты, что наши люди не приветствуют создание подобных изображений? — Его тихий вопрос заставил ее умолкнуть. Тэа наклонился, пристально глядя на нее. — Большинство из них питают отвращение к фотографам и камерам.

— Но никто не возражал, когда я их снимала, — тихо откликнулась она.

— Ты уверена? Или тебе приходилось платить за позирование?

Телли сглотнула.

— Позировать совсем не трудно.

— Ты фотографировала детей и подростков.

— Это книга о детстве.

— Почему ты решила, что можешь явиться сюда и снимать наших детей? Тут не приняты семейные фотографии. Редкие фото, которые имеются, обычно делаются в связи с очень значительными событиями.

— Я не знала. Но… — Она откинула пряди волос со лба. — Тэа, я понимаю тебя, но на диске около трехсот снимков. Там не только ваши дети, и я потратила на эту книгу почти год. Мне необходимо ее завершить.

Он ничего не ответил. Просто сидел и смотрел на нее.

— Почему ты молчишь?

— Тут нечего сказать.

— Неужели? Ты можешь сообщить, когда вернешь мне диск. Можешь признаться, что изменил свое мнение.

— Как я могу так говорить, если это неправда?

— Ты не имеешь права держать меня здесь! Я не хочу.

— Иногда то, чего мы не хотим, как раз то, что нам нужно.

— Я все равно убегу!

— А я привезу тебя обратно.

— Зачем?

— Может, потому, что хочу получить тебя для себя.

Слова Тэа подействовали на Телли как кувшин ледяной воды, вылитый на голову. Она замерла, раскрыв рот от удивления и шока. Он хочет ее?

Тэа нарочито медленно распрямился, встал. Сердце Телли билось все сильнее. Она осознала, что сейчас он потянется к ней. Пульс зачастил, ладони вспотели, пальцы сжались в кулаки. И одновременно се наполнило странное желание.

Она не станет этого делать. Это неверно. Все вокруг неверно.

— Уходи, пожалуйста, — прохрипела она, испуганно отшатнувшись. — Пожалуйста, уходи сейчас же.

Но Тэа не ушел. Телли отступала, и они принялись кружить по палатке. Оказавшись там, где он недавно сидел, она споткнулась о подушку. Отбросив ее ногой, заметила серебристый блеск. Ей потребовалась лишь секунда, чтобы понять — это нож. Его нож. Должно быть, он случайно выронил.

Нож был не слишком большим, рукоятка украшена драгоценным камнями — излишне роскошно, — но лезвие наточено. Телли взглянула на Тэа, снова на нож. Оружие поможет ей. Спасет.

Телли наступила на лезвие ногой, набралась храбрости.

— Не знаю, чего ты от меня хочешь, — бросила она. — По правде, думаю, ты и сам этого не знаешь. Согласись, что сделал ошибку, и отошли меня обратно, пока еще не поздно.

— Это не ошибка, — ответил Тэа, скрестил руки на груди, прищурился. В мерцающем свете свечи он казался огромным, спокойным, непрошибаемым.

— Да конечно, ошибка. Я не вещь, чтобы меня красть, обладать мной. Мой дом не здесь, и жить тут я не буду… хотя могу умереть.

— Судя по тому, как ты себя ведешь, вполне можешь. Но можешь и прекрасно жить.

— Никогда.

У нее есть другие варианты. Бороться. И спастись.

Телли поспешно наклонилась, схватила нож и выставила его перед собой.

— Похоже, тебе не очень удобно, — сказал он. — Руку не свело?

Обливаясь потом, Телли сильнее сжала нож. Как все плохо повернулось. Но надо хотя бы попытаться. Переломить ситуацию. Что угодно — лишь бы не сидеть и ждать, погружаясь в пучину отчаяния. Уныния.

Если он думает, что она легко уступит, расстанется со своими мечтами, целями, то сильно заблуждается. Ей никогда не приходилось драться, замахиваться ножом. Но она это сделает. Если потребуется.

И, наверное, потребуется.

Надо заставить его понять серьезность ее намерений.

А что, если он умрет?

Ее сердце болезненно подпрыгнуло. Очень хорошо, ответила она себе, пускай умрет. Сам виноват. Вся ситуация — его рук дело.