На счастье удалось застать Утячича дома. Понятия не имел, собирался ли мой юный друг куда-нибудь уполкать, или планировал весь вечер провести в своей комнате? И от этого: от вполне реальной вероятности пождать младшеклассника до самой ночи, от неизвестности и от осознания невозможности что-либо изменить, ноги сами собой ускоряли ход. В общем, разглядев в прихожей традиционно плавающие в лужице талого снега стоптанные ботинки соседа, непроизвольно облегченно выдохнул.

Пришлось на пару минут заскочить к себе. Раздеться – разуться, пригладить непокорные вихры и успокоить дыхание. Не хотелось врываться к мальчишке заполошенной курицей.

- Привет, сосед, - коротко стукнув в тонкую фанерную дверь, я сразу, не дожидаясь ответа, вошел. – Как поживаешь?

Поживал Добружко аккуратно. Обстановка была сильно беднее той, что устроили мне перепуганные нисси. Да и порядок явно наводил сам хозяин помещения, а не бригада зачарованного народца. Но итог, к вящему моему удивлению, вышел не хуже. Вещи на своих местах, ничего лишнего не валялось, а на плоских поверхностях не видно было даже намека на пыль.

- Уютно, - признал я. – Сам хозяйничаешь? Молодец!

- Дедушка говорит, что если бы мы должны были бы жить в хлеву, Боги сделали бы нас скотом. А раз мы все-таки люди, то и жить должны по-людски.

- Мудро, - кивнул я.

Утячичи из арендаторов. Древний, многочисленный, богатый и весьма уважаемый род, который давным-давно мог бы стать дворянским, но так и не стал. За прошедшие века договор аренды обширнейших земель в северо-западной части равнинного Алтая перезаключался не один раз. И всегда семейство, словно кормчим, направляемое очередным старейшиной, исполняло ряд досконально. Верные и духу и букве, как говориться. Это ли, по нынешним лживым временам, деяние не достойное уважения?!

- Слышал? У меня сегодня многолюдно... – совсем немного поморщившись, перешел я к главной теме. – Гости, и званые и незваные, целый день.

- Слышал, - покладисто согласился малыш. – Этот... в конце. Это же Ормссон был?

- Ну да.

- А ты с ним так... – распахнул во всю ширь глазищи Утячич. – Как с равным.

- Что тут такого? – удивился я.

- Ну... ничего... Говорят, он колдун, и все местные дивные люди к нему с доносами бегают. Еще говорят: он прежде в охранке служил, и потому все по всех знает. Сказывают, его даже Малковиц боится.

- Вот как? – криво усмехнулся я. И подумал, что если главный лицейский стражник действительно служил раньше в Имперской Службе Безопасности, то помощь ниссе ему точно не понадобится. Найдутся желающие и без зачарованного народца поделиться чужими секретами. – А мне он особенно страшным не показался... Ты его по голосу узнал?

- По походке, - разулыбался Добружко.

- А другие? Те, что с Ормссоном приходили? Их знаешь?

- Не-а.

- А того, что был до них? Тот, что приходил, пока меня не было?

- Бубнилку? Не-а. Тоже незнакомая походка.

- Почему бубнилка?

- Да ходил по твоей комнате, и все чего-то приговаривал. Музыку, что ли, какую-то губами изображал.

- Взрослый? Этот, бубнилка твой.

- Чего это он мой? – вскинулся парень. И тут же потух, догадавшись, что я просто шутил. – Взрослый, да. Тяжелый. И бубнил таким голосом... густым.

- Басом?

- Ага. Точно. Басом.

Какого-либо энтузиазма я в ответах Утячича не разглядел. Сосед отвечал, потому что я спрашивал, и не более того. Мне же нужно было, чтоб парнишка сам искренне захотел найти для меня этого пресловутого бубнилку. В том, что Добружко может это сделать, я и на миг не засомневался. Не с его потрясающим, лисьим слухом.

Прищурился и коварно улыбнулся, прежде чем задать следующий вопрос.

- А вот скажи мне, друг Утичич. У тебя есть такие друзья, с кем можно разделить торт?

- Торт? – как-то жалобно переспросил сосед.

- Да. Торт. Большой, кремовый и с вишенками.

- С вишенками? Сладкий?

- Вкусный, - кивнул я.

- Найдутся такие, - решительно выдохнул малыш, и облизнул губы.

- Отлично. Вот бери с собой этих достойных ребят, и найдите мне бубнилку. Покажете мне этого человека, и получите торт. Клянусь бородой Отца!

- Серьезно, - качнул головой Добружко.

- А-то! – хмыкнул я. – На том и стоим.

И повернулся, чтоб уйти, посчитав на этом свою задачу решенной. Но не вышел. Потому как Утичич вдруг бросил мне в спину совершено невинным тоном:

- А ты разве не спросишь, слышал ли я: о чем говорил Ормссон со своими людьми, после того, как ты убежал?

- Слышал? – понимаю, что подслушивать не хорошо. Но ведь не его, Добружки, вина, что Боги наградили этаким замысловатым даром.

- Ага, - тряхнул светлыми кудрями парнишка. – И готов рассказать...

- Пирожное? – тоном опытного искусителя, деловито поинтересовался я.

- Услуга, - тяжело вздохнул мальчишка. И показал смартфон с каким-то активным чатом на экране. – Здесь болтают, будто бы ты Ромашевича избил? Правда, или сочиняют?

- Ромашевич – это у нас кто?

- Одноклассник твой. Здоровенный, - удивился малыш.

- А, этот. Ну, да. Был такой. Мы с ним поспорили о... сфере общения. И ему пришлось признать мою правоту.

- Значит, ты его сильнее?

- Конечно, - фыркнул я. – В своем классе, я самый сильный. И умный. И красивый. Практически, идеал.

- И богатый? – непонятно к чему, серьезно решил уточнить сосед.

- А вот тут – мимо. Не богатый. Но я вскоре намерен исправить это упущение. Так какого рода услуга тебе нужна? Или все-таки сойдемся на пирожном?

Парнишка снова тяжело вздохнул, смешно сморщил нос, и начал издалека:

- У нас в параллели четыре класса. И у многих здесь же, в Лицее, учатся старшие родственники. А у меня – нет...

- Обижают? – догадался я.

- Дразнятся. Иногда – обидно.

- А сам чего?

- Бывает, и сам дразнюсь. Но у них есть... старшие, а у меня...

- А у тебя нет, - хмыкнул я. – И они, чуть что, грозятся, что старшие тебе уши надерут. Так?

- Так, - насупился Добружко. – Вот я и подумал...

- Правильно подумал, сосед, - припечатал я. – Все должны быть в равных условиях. Стать кем-то можно только самому. Сильным, умным, удачливым. Этого у старших не занять и к себе, как отцовское пальто, не примерить. Потому, вот тебе мое слово: Я, Антон-Альрик Летов, беру этого свободного человека, Добружко из рода Утячичей, под свою защиту и покровительство. И не стану ничего просить или требовать, кроме службы.