- Так-то лучше, - сказала она, снова садясь к огню. Голос звучал устало, едва слышно. - Он был уже сильный... Еще немного, и он бы до угольков тебя спалил. Сперва внутри. А потом уж...

Мавиви тяжело вздохнула и махнула рукой, не желая продолжать трудный разговор. Костер опять потрескивал ветками мирно, как сытый пес - любимой старой мозговой костью. Уже обглоданной, не дающей пищи и не утоляющей голод. Лишь позволяющей провести вечер приятно и за делом... Ичивари вздохнул, отвернулся от озера. Когда нитка погрузилась в воду, внутри что-то оборвалось. Стало больно. Сперва страшно и тягостно, но затем всего лишь пусто - и просторно. Он вздохнул и отметил: в легких будто бы помещается больше воздуха. Солнышко теперь иное, оно ласкает кожу не безразлично, родственно. А ветер... Ветер стал куда слышнее. Но главная перемена - вода. Он словно от глухоты излечился! Мелкие волны гладят траву и песок. Перебирают листья. Процеживают пузырьки воздуха - крошечные, нарядными бусинами нездешнего праздника летящие к свету. И все это принимает и впитывает он - Ичивари, сын леса. Не слышит, как всякий бледный, но ощущает кожей, легкими, вообще невесть чем! Словно его из кокона вынули. Из тесного, сухого и душного кокона...

- Не знаю, какой подлец из породы мертвых деревьев запустил эту ложь, - задумчиво сказала мавиви. - О двух душах. Сперва я думала: только бледные ею отравлены. Мне брат рассказывал. И иные, на его ферме. Но ведь и ты твердишь нелепицу о разделении и дарах. И носишь с собой знак безумия. Кажется, это серьезно. Если бы бабушка была с нами, я спросила бы совета. А теперь вот - самой надо решать.

Мавиви поникла и виновато дернула худеньким плечиком. Дрожащими от слабости пальцами выбрала самый яркий уголек и сжала в сложенных ладонях. Ссыпала золу, виновато улыбнулась: догадалась, как странны её действия со стороны... Словно она хвастается возможностями. Ичивари ничего подобного не подумал. Наоборот, ему вдруг показалось, что мавиви трагически беззащитна. Совсем одна, одеялом укутать и рыбой угостить - и то некому. Пусть она сколько угодно отрицает разделение душ, - подумал Ичивари. Но сама-то страдает от него, как никто иной. Мир леса дышит вместе с ней и глядит на людей её глазами. Но не дает советов... И не помогает принимать решения. Не избавляет от одиночества и буквально рвет надвое, искушая могуществом нечеловеческого и унижая бессилием... Ей ведь не с кем и словом перемолвиться! Вот и сидит у костра, разведенного им - 'пнем горелым', обидчиком. Человеком, пока что ничем по-настоящему не заслужившим уважения и доверия.

- Пошли искать деда, - серьезно предложил Ичивари, поплотнее укутав плечи мавиви одеялом. - Вот увидишь: мой дед такой же мудрый, как твоя бабушка. Он давно слушает лес. Вместе мы уж точно разберемся.

- Ты ведь спешил, - с долей насмешки напомнила мавиви, пряча руки под одеяло.

- Теперь мне вовсе некуда торопиться. Идем. Моего деда зовут Магур. Он из народа нижних гор, как и моя мама. Его сын, мой дядя, погиб в одном бою с вождем Ичивой. Жизнь многих воинов гор иссякла в один день с жизнью Ичивы и той мавиви, которую он оберегал. Род детей кедров стал слаб и мал. Магур позволил ему влиться в число лесных племен, отказался наносить на карту еще одну границу.

- Ты хорошо о нем говоришь, - задумалась мавиви. - Ладно же... Если честно, мне трудно одной в лесу. Наверное, я плохая мавиви. Мне не хватает разговоров. Бабушка и дедушка ушли. Я совсем одна... А где живет твой дед? В поселке? Я не пойду в поселок.

- Нет. В начале лета он, пожалуй, обосновался в долине Поникших ив. Я не видел его с зимы. Странно: а почему я к нему не ходил?

- Потому что слепое безумие уже высушивало твою кровь, - строго сказала мавиви. - Идем. Я уверена, что мне понравится твой дед. Я даже, может статься, назову тебе свое имя, чтобы ты мог нас толком познакомить. У меня много вопросов. Хорошо, он хотя бы выслушает... Иногда очень важно вслух задать вопрос. Для этого надо его поймать и выгнать из зарослей на яркое солнце, так говорила моя бабушка. И еще она добавляла, что ответ сам придет. Он как тень... Когда много света и понимания, проступает и сразу виден.

- Тогда вперед!

Ичивари от радости хлопнул себя по колену. И заторопился подать обед. Сам, шипя и цокая языком, выгреб угли неудобной короткой палкой. Оббил глину и разделил рыбину. Пока мавиви ела, почистил коня и пристроил на спине Шагари вместо седла - одеяло, которое сбросила согревшаяся мавиви. Затем, давясь от спешки, Ичивари проглотил свою часть пищи, запил водой. Быстро затушил угли и уложил на место снятый дерн. Почему-то не было даже самой маленькой тени страха в душе, не точило червячком-короедом сомнение: он ведь нарушает свой долг и не спешит к наставнику... даже не отсылает весть отцу! Между тем, именно теперь, пока лето еще не достигло своей вершины, он обязан прибыть к наставнику Арихаду и жить у него. Долго: пока не подберет единственно годный вид оружия и не изготовит его сам, воздавая почести огню и соединяя с ним кровь. Потому что еще до рождения отец посвятил его, старшего сына, великому духу пламени. И сказал слова, известные каждому махигу: 'он отдаст правую свою душу, чтобы обрести силу воина огня'. Великие слова, дарующие надежду на победу над бледными вопреки изощренности их оружия и коварства...

- Как зовут этого коня? - уточнила мавиви, прерывая раздумья спутника.

- Шагари. Ему шесть лет. Я сам растил его, - гордо ответил Ичивари. - Он хоть и посвящен от рождения Плачущей, но работать любит. Пахать обучен. И груз возит, и водяное колесо крутил, когда заболел старый каурый конь, его родич. Правда, отец рассердился, но ему сказали не сразу. Мы уже накачали воды для полива...

- Он отругал коня? - удивилась мавиви.

- Нет, зачем же так... - Ичивари смутился и добавил совсем тихо. - Зря я начал этот разговор. Отец меня наказал. За самоуправство и дерзость посадил на три дня на главной площади поселка, у столба. Без пищи и воды. Строгое наказание. Все сказали: смотрите, вождь Даргуш не дает поблажек и сыну, он справедлив.

Сын вождя помолчал и хлопнул Шагари по шее, отмечая готовность к походу. Зачем говорить мавиви, что у столба он позорно потерял сознание. А когда очнулся дома, узнал: старого каурого коня отец приказал забить на мясо. Тем более не стоит рассказывать, что он недостойно мужчины плакал ночью и что утром сбежал к деду... и до сих пор ощущает вину за свой поступок. Потому что не успела состариться луна, видевшая его слезы, как дед ушел из поселка в лес. Насовсем.

Мавиви не полезла на коня. Прихватила темную гриву и зашагала пешком, щурясь на солнышко, выстилающее ей под ноги узорные блики и тени. Словно весь лес - огромная и драгоценная ягуаровая шкура, без сожаления брошенная на тропинку перед мавиви. Трава лоснилась золотом, сочные пятна теней казались пушистыми и непроглядными... Весь мир рядом со странной попутчицей выглядел особенным. Не копилась усталость, корни не подворачивались под стопы. Птицы и звери не прятались и не уходили прочь. Бабочки и стрекозы едва слышно шуршали, то и дело садясь украшением на темные волосы.