Шрифт:
Интервал:
Закладка:
(9) Живородящие безногие, водные, дышащие легкими (китообразные). В их числе низшие роды: дельфины, фалены (более крупные представители китообразных), а также тюлени — хотя и не безногие, но “с изуродованными ногами”.
(10) Яйцеродящие, редко живородящие, безногие, водные, имеющие жабры (но не дышащие ими: жабры, по Аристотелю, служат, чтобы “выпускать воду, взятую ртом”, см. кн. вторая, § 54. В книге восьмой есть намеки на аналогию между жабрами и легкими, что, может быть, свидетельствует о более позднем происхождении данной книги). Это “высший род” рыб. В нем “низшие роды” — селахии, т. е. акулы и другие рыбы с хрящевым скелетом, без типичной для рыб чешуи; костистые — с чешуей и скелетом, консистенцию которого Аристотель называет “аканта”, “рыбья колючка”.
Помимо всех этих аристотелевских “таксонов”, которые им самим обозначаются (хотя далеко не всегда последовательно) как “высшие (наибольшие)” и “низшие роды”, в “Истории животных” встречается немало и менее крупных таксономических единиц. Они иногда с безразличием, которое свидетельствует о том, что речь идет о вещах второстепенных, именуются то родами, то видами. Понятие “род” встречается у Аристотеля как в биологических, так и в логических трактатах и относится в принципе к любой достаточно крупной группе однородных по ведущим признакам объектов, хотя бы и неживых, обычно с условием, что в эту группу входят подгруппы — виды данного рода. В ряде случаев отношение между родом и видом выглядит в “Истории животных” почти как в современной таксономии: род состоит из видов как “таксонов” более низкого, ближайшего к индивидуумам ранга. Так, в книге четвертой § 68 о насекомых находим: “Род этот включает в себя много видов”. Но иногда приходится передавать genos (буквально “род”) через “вид”: цикады — род, но там же одна из цикад — “один вид цикад”, хотя в оригинале и здесь genos.
Если же Аристотель говорит о “роде рыб”, то имеет в виду не какой-то определенный их вид, но рыб вообще как “высший род”, как целое, стоящее в известном отношении к “низшим родам” — селахиям, костистым рыбам — и далее к любому их виду, т. е. к любому групповому представителю этих низших родов и тем самым упомянутого высшего рода — рыб.
Нередко в “Истории животных” фигурируют “роды” и в других плоскостях, помимо собственно таксономической. Характерно, что эта “многомерная” трактовка рода была принята средневековыми и далее ренессансными комментаторами. Например, Скалигер (Scaliger, р. 306) считает, что в книге третьей “Истории животных” Аристотель “вводит два рода, вены и артерии, хотя в том месте, к которому относится комментарий, эксплицитного выделения этих “родов” нет. Зато в той же книге Аристотель говорит о различных родах кости, одним из которых являются зубы; сама кость в этом случае есть, очевидно, нечто вроде “высшего рода” (§ 56). В § 62 говорится о том, что существуют “роды частей” — ногти, копыта, клюв; в § 80 — что перепонка относится к другому “роду”, нежели кожа. Учитывая эту разноплановость и стремление преодолеть дихотомию через перекрестное наложение признаков (см. выше, об образовании “высших родов” наложением признаков “порождения”, числа ног, типов скелета и т. д., а также примеч. 5 к кн. первой), надо признать, что “История животных” была шагом в сторону многомерной и вместе с тем в определенной степени уже биологической, а не чисто логической трактовки категорий вида и рода. В позднейших биологических сочинениях Аристотель вновь возвращается к чисто логической трактовке этих категорий, что вряд ли можно считать усовершенствованием. В “Истории животных” гибкость подхода позволила Аристотелю в ряде случаев достичь более естественной классификации, чем это сделал, например, Линней, для которого формальное отклонение от канонического показателя по единственному признаку может привести к переводу таксона в другой род (семейство и т. д.), с коим он по совокупности признаков подчас не имеет ничего общего.
Теоретическое обоснование классификации находим скорее в трактатах “О частях животных” и “О возникновении животных”, а не в “Истории животных”. Однако биологические концепции именно “Истории животных” наименее (по сравнению с другими аристотелевскими трактатами) эксплицированы в философской и теоретико-биологической литературе. Поэтому я в настоящем предисловии уделяю основное внимание элементам теоретической биологии, представленным в “Истории животных”. Подобно категориям рода и вида, одновременно логической и биологической оказывается в “Истории животных” и категория гибридизации. Отдельно сформулированной теории на этот счет у Аристотеля еще не могло быть, но несомненно, что он придавал большое значение фактам появления нового вида на основе двух существовавших ранее. Он привлек такого рода явления, в частности, для объяснения огромного богатства фауны Африки (Ливии), богатства, действительно не имеющего равного в мире и продолжавшего поражать исследователей и тысячелетия спустя. Он считал это богатство результатом сочетания климатического фактора и усиленных процессов гибридизации (кн. восьмая, § 166).
Эти соображения усложняют исходную концепцию “Истории животных”: ведь виды для ее автора суть как бы гармонично расположенные одна подле другой вершины горной цепи; изъять один из видов, тем более родов, или перетасовать их значило бы нарушить гармонию мироздания. Но как видим, иногда Аристотель идет на это. Порфирий (III в. н. э.) в трактате “О пяти общих понятиях” и другие ранние комментаторы Аристотеля поняли его как сторонника полной неизменности родов. Это понимание держалось долго, и только Скалигер (Scaliger, р. 68) в комментарии к книге шестой “Истории животных” указал, что оно, во-первых, не имеет твердой опоры в аристотелевском корпусе, а во-вторых, противоречит фактам. Правда, соответствующих фактов и у Скалигера нашлось немного; пожалуй, единственный несомненно относящийся сюда факт — межвидовой гибрид “каулирапу” — он находит только в мире растений. Лишь с XVIII в., и в особенности после П. С. Палласа, изучение вопросов гибридизации было переведено из области логики в собственно биологическую плоскость.
Несомненно, можно рассматривать взгляды Аристотеля на гибридизацию, изменчивость, а равно и на многие другие естественно-научные проблемы просто как “ошибочные”. Такой подход был в особенности распространен в прошлом столетии, и наиболее известна как пример этого “разоблачения” Аристотеля опубликованная в Лондоне в 1864 г. книга о нем Дж. Г. Льюиса. Ошибки у Аристотеля и в частности в его биологических суждениях, высказанных во многих его трактатах, и в “Истории животных” — самом эмпирическом из них — несомненно имеются, и о некоторых ошибках сказано в примечаниях к данному изданию, хотя мы отнюдь не ставили цель дать исчерпывающий перечень заблуждений, иные из которых к тому же очевидны, другие же не могут быть разъяснены, поскольку вследствие порчи текста или изменения (еще в древности) терминологии стало неясно, о каких
