революции Мэйдзи (1868), которая опрокинула прежние государственные устои, а вместе с ними и всю многовековую систему этических и эстетических ценностей, перемен в дремотном мире поэзии хайку было почти не видно. Хотя в поэзии, как и во всех прочих областях литературы и искусства, появилось множество новых имен, школ, группировок, направлений и литературная молодежь под влиянием западной эстетики ниспровергала былых отечественных кумиров, воздвигая алтари Байрону, Шелли, Россетти, традиционные жанры, особенно хайку, по меньшей мере с начала XIX века пребывали в состоянии глубокой летаргии. Поэты по-прежнему продолжали регулярно собираться на ежемесячные заседания (цукинами) и слагать трехстишия о чем угодно, кроме исторических событий, свершавшихся вокруг них. Они возвели в принцип бесцветность и полное отсутствие авторской индивидуальности, тем самым доведя до абсурда заветы основоположников и классиков жанра — Мацуо Басё, Ёса Бусона, Кобаяси Исса и других мастеров.

Исправно функционировали десятки школ хайку с сотнями ответвлений во всех больших городах. Купцы, ремесленники и представители упраздненного новыми властями под горячую руку бывшего самурайского сословия усердно посещали школы, поддерживая на сносном уровне доходы профессиональных наставников. Многим увлечение хайку заменяло запрещенные азартные игры или пока еще не существовавший массовый спорт. Это был способ регулярной клубной социализации, когда приятное времяпрепровождение за чаркой саке в компании друзей по интересам сопровождалось сочинением и публикацией стихов в простой, но изысканной традиционной форме. Сам факт принадлежности к какой-либо школе хайку, то есть к «клубу», укреплял престиж горожанина, а сочинение стихов — вне зависимости от их реального качества — рассматривалось как признак интеллигентности.

По масштабам охвата населения школы хайку неизмеримо превосходили школы танка. Иные насчитывали десятки и сотни учеников, а те, кто мог похвастаться родословной, имея среди основателей самого Старца Басё или кого-то из его учеников, вели счет на тысячи.

Профессиональные поэты хайку, зарабатывавшие на жизнь преподаванием и редактурой стихов, прилагали все усилия для пропаганды своего ремесла и привлечения новых членов в свои школы. По структуре и характеру школы хайку не отличались от других школ изящных искусств и ремесел, основанных на принципе жесткой иерархии и почитания верховного наставника — иэмото. Знания в таких школах передавались по строго разработанной системе, причем обучение было рассчитано на долгие годы. Получив у мастера «диплом», можно было начать преподавать самому. В преклонном возрасте наставник-иэмото официально назначал своего преемника, которым мог быть сын (а впоследствии, в XX веке, даже дочь или внучка) или же просто лучший ученик, никак не связанный с наставником родственными узами.

В хайку, где критерии оценки достаточно размыты, секреты мастерства могли заключаться, например, в специфическом употреблении какой-либо восклицательной частицы или перемещении «сезонного слова» из середины предложения в конец. Зачастую малозначащая техническая новинка раздувалась до степени величайшего творческого откровения. Ученикам же оставалось только принимать на веру объяснения наставника, чей авторитет был незыблем и непререкаем.

Среди поэтов цукинами царила жесткая конкуренция. Мастера нередко годами вели полемику друг с другом по мелким вопросам словоупотребления в духе споров «остроконечников» и «тупоконечников». Многие, особенно потомственные наставники поэтического мастерства, чьи деды и прадеды некогда учились у патриархов в XVII–XVIII веках, для поднятия престижа стремились объявить себя Кёраем, Кёрику, Кикаку или Рансэцу в четвертом, пятом или седьмом поколениях — как это было принято, например, у знаменитых актеров кабуки, чьи династии существуют и поныне. Такого рода «сертификация» стоила больших денег, но школа с хорошей родословной лучше окупалась. Притом что «бизнес» на хайку процветал, среди великого множества стихотворцев, писавших в этом классическом жанре, не было ни одного яркого дарования. Тысячи и тысячи трехстиший оседали, как пыль, в толще альманахов и коллективных антологий.

События, приведшие к свержению власти сёгуната и реставрации монархии с последующей радикальной перестройкой общественно-политического уклада, на школах хайку никак не отразились, поскольку сам жанр был заведомо «внеисторичен» и асоциален. События политической жизни до некоторой степени находили отражение в сатирических сэнрю, но эти ироничные миниатюры только по форме напоминали хайку и к настоящим профессиональным хайку причислены быть не могли. Отношение поэтов-хайдзин ко всему происходящему символически обобщило популярное трехстишие Торигоэ Тосай (1803–1890):

СТАРЫЙ И НОВЫЙ КАЛЕНДАРЬ

Неожиданным вторжением в заповедный мир хайку было постановление правительства в 1873 году о переходе на солнечный календарь с лунного (календаря Тэмпо), которым в Японии пользовались испокон веков. Эта реформа больно ударила по всему поэтическому сообществу, не исключая и авторов хайку, поскольку японская поэтическая традиция искони зиждилась на смене сезонных образов. Мало того что образы и темы были жестко привязаны ко временам года, но существовало еще и деление на «подсезоны», по шесть в каждом времени года, как то: «Пробуждение насекомых», «Холодная роса», «Малые холода» и т. п. Вся каноническая поэтика держалась на лунном календаре, по которому следовало считать Новый год (наступавший где-то в середине февраля) первым праздником весны, праздник воссоединения влюбленных Танабата (ночь на седьмое число седьмого лунного месяца) — началом осени, девятый лунный месяц — порой любования полной луной. Киго, «сезонные слова» поэтики хайку, которых насчитывалось до двух с половиной тысяч, были ориентированы на времена года и на «подсезоны». Даже старинные поэтические названия месяцев, как, например, «месяц перемены одежд» кисараги или «месяц сокрывшихся богов» каминадзуки, несли в себе семантику, привязанную к лунному календарю, у некоторых месяцев при этом названия все же поменялись или удвоились. Так, декабрь было разрешено именовать и старым поэтическим именем симодзуки («месяц инея»), и новым сисодзуки.

Все классические хайку были построены, естественно, на семантике лунного календаря и с солнечным никак не соотносились. Ведь по солнечному календарю все растения будут расцветать с большим опозданием, а птицы и насекомые — петь не по их реальному расписанию: изменить календарь средневековой классики уже невозможно. Итак, живя по солнечному календарю, поэты хайку в Новое и Новейшее время все же оставались в основном верны лунному.

Солнечный календарь разрушал всю привычную схему и вносил невообразимую путаницу. Однако поэты хайку в большинстве мужественно приняли удар и постарались организованно перестроиться на новый календарь. Уже в 1874 году появился первый рекомендательный список тем и сезонных слов сайдзики, основанный на солнечном календаре. В дальнейшем таких списков вышли десятки и сотни.

В новом виде старые сезоны, на которые тем не менее надо было ориентироваться при сложении хайку, выглядели так:

Хотя этот календарь никогда не отражал всей картины сезонных перемен — разных по времени и отличительным признакам в различных частях Японии, — для поэтов он