«Идиотина, — в который уже раз обругивала его Эржебет, сидя в своем любимом кресле возле камина и обдумывая сложившееся положение. — Упертый болван!»

— Госпожа, вам письмо от господина Байльшмидта… — робко окликнула ее слуга.

— Да неужели? — Эржебет фыркнула, и тот съежился под ее злым взглядом. Она отобрала у него свиток, сломала печать и принялась читать.

Это было даже не письмо, а короткая записка: Гилберт не здоровался и сразу переходил к делу.

«Ладно, уговорила, так и быть, я организую прием для твоих вельмож. Все будет пышно и шикарно так, что они подавятся дорогими яствами. Надеюсь, принц Бела потом долго будет мучиться несварением… Конечно же, ты тоже приглашена. И только попробуй не явиться!»

Пока Эржебет читала, на губах ее постепенно расцветала улыбка.

«Все-таки этот упрямец послушался меня!»

Она была довольна, что Гилберт смог перебороть свою непомерную гордыню. Эржебет была уверена: самое сложное как раз в этом и заключалось, теперь-то дело пойдет гораздо проще и вскоре удастся устранить все трения со знатью.

В назначенный день Эржебет, принц Бела и множество знатных господ прибыли в замок Мариенбург. Гилберт не соврал, он действительно организовал роскошный прием как при лучших дворах Европы. Столы ломились от изысканно приготовленной дичи, которую, Эржебет была готова поспорить на что угодно, Гилберт добыл лично. Вино лилось рекой, играли менестрели. Сам Гилберт сменил привычные белые одежды на черный камзол с серебряной вышивкой. Эржебет впервые видела его в светском облачении, он смотрелся немного странно и непривычно, но наряд ему, определенно, шел. Даже очень…

— Ты специально обрядился в черное, чтобы цвет подчеркивал зловещую бледность твоего лика? — Она усмехнулась.

— Ага, пускай знатные господа потрепещут передо мной немного. Должна же мне быть хоть какая-то награда за сегодняшние мучения! — проворчал Гилберт, а затем окинул задумчивым взглядом мужской костюм Эржебет.

— Между прочим, ради такого случая ты могла бы надеть платье…

— И ты бы весь вечер зубоскалил и отпускал колкости по этому поводу. — Она хмыкнула. — Да и платья я терпеть не могу. Иногда приходиться одевать на важные приемы, но это просто пытка… Однажды я запуталась в юбках и едва не упала…

Но долго болтать они не могли, Гилберт был вынужден заниматься гостями. Эржебет наблюдала за ним и мысленно аплодировала: он старался быть любезным со всеми, дружелюбно, насколько это было для него возможно, улыбался (хотя временами его улыбка больше походила на кровожадный оскал). Он вручил подарки нескольким особо титулованным вельможам, принцу Беле преподнес тяжелую золотую цепь с изумрудами, тот принял ее, но все же едва заметно скривился. Но вот остальные, как показалось Эржебет, остались вполне довольны презентами.

— Ты молодец, — шепнула она Гилберту, когда они смогли ненадолго уединиться в дальнем конце зала.

— У меня скоро рожа треснет улыбаться, а от фальшивых любезностей зубы сводит точно от приторного меда. — Гилберт натянуто хохотнул. — После этого приема мне точно надо будет кого-нибудь зверски убить… Эх, жаль нападения половцев в ближайшее время не предвидится.

— Знаешь, когда мне приходится быть милой с кем-то, кто мне не нравится, я стараюсь представить его в смешном виде, — поделилась опытом Эржебет. — Например, вон видишь барона Хуняди? Жирный боров, бесит меня ужасно, так бы и зажарила его на вертеле! Так вот, когда я с ним беседую, то всегда представляю, как у него вырастает пятачок, а на заднице — хвостик…

Плечи Гилберта затряслись от беззвучного смеха.

— Нет, у меня так не получится, — утирая с глаз слезы, произнес он. — Я сразу же начну дико ржать, и в результате все опять закончится жалобами в духе: «Ох, ох, этот невоспитанный чурбан Байльшмидт!»…

Эржебет посерьезнела.

— Не такой уж ты и невоспитанный. Ты действительно сегодня хорошо постарался. Я рада, что ты внял моему совету. Это большое достижение…

— К умным советам глупо не прислушиваться. — Гилберт едва не выдавливал из себя слова, было видно, как ему трудно признавать, что он был не прав.

Но затем в красных глазах сверкнул веселый огонек.

— Я тут из кожи вон лезу, и если все это зря, то ты будешь виновата, советчица. И я с тебя спрошу! Еще как спрошу!

— Ах, напугал, я вся дрожу. — Эржебет в притворном страхе округлила глаза.

Вдруг на лице Гилберта появилось беспокойство.

— Эй, смотри, там что-то происходит. — Он тронул Эржебет за плечо, кивком указал в центр зала. — И печенка мне подсказывает, что-то скверное…

Эржебет проследила за направлением его взгляда и напряглась: гости плотным кольцом окружили кого-то, раздавались громкие раздраженные голоса. Слов она различить не могла, но уже по тону было понятно, что разговор далеко не мирный. Они с Гилбертом переглянулись и поспешили к толпе. Пока Эржебет протискивались сквозь ряды гостей, дурные предчувствия все усиливались, и как оказалось не напрасно.

— Да как вы смеете обвинять благородных мадьярских рыцарей в трусости! — надтреснутым фальцетом звенел голос принца Белы.

— Кто же вы еще, если не трусы, раз не смогли разогнать кучку степных дикарей и позвали нас? — отвечал ему один из тевтонских рыцарей.

Они стояли друг против друга на окруженном гостями открытом пространстве, точно на турнирной арене. И Эржебет явственно ощутила, что в ход кроме слов вот-вот пойдут клинки. Атмосфера была раскалена до предела, тевтонские рыцари поддакивали своему товарищу, насмешливо поглядывали на венгров. Те отвечали злобными взглядами.

«Опять противостояние, опять, опять… Да сколько же можно!»

— Дерьмо, Генрих, говорил я ему не петушиться, — прошипел Гилберт.

— Надо их разнять как можно быстрее, — шепнула в ответ Эржебет. — Иначе все твои сегодняшние старания пойдут прахом.

— Да знаю я, сейчас этот идиот у меня получит…

— Вы только и годитесь, что для разгона степных дикарей! — тем временем надменно бросил принц. — Мало чести в том, чтобы победить каких-то там кочевников. Против арабов вы уже бесполезны. Кто бежал из Святой Земли так, что только пятки сверкали, а? Тоже мне храбрые рыцари! Столько лет болтать об освобождении Гроба Господня, и в итоге не справится с сарацинами! Вы умеете только хвастаться!

«О нет…»

Эржебет очень захотелось подбежать к Беле и заткнуть ему рот, но было уже поздно — роковые слова были произнесены. Принц, сам того не подозревая, разбередил старые раны и задел самую больную для Гилберта тему. Эржебет отлично знала, как остро он переживает провалы многочисленных Крестовых походов. Это было для него личной трагедией…

Она взглянула на Гилберта и поняла, что теперь о мирном разрешении спора нечего и думать. Его глаза налились кровью, руки сжались в кулаки. Прежде, чем Эржебет успела что-либо сказать, попытаться как-то его успокоить, он рванулся вперед и схватил Белу за воротник камзола.