Первоначально легкие зенитки устанавливались поодиночке (установка С/30 весом 420 кг), но постепенно их заменяли на спарки (любопытно, что при этом удалось сохранить тот же вес установки в целом!). В конце концов немцам удалось создать на основе новой 20-миллиметровки С/38 грозное оружие — счетверенную установку образца С/38, так называемый „фирлинг“ (Vierling — дословно — „счетверенка“). Этот „агрегат“ мог теоретически выпускать 1800 снарядов в минуту, на практике — около 880. Он весил примерно столько же, сколько 37-мм спарка — 2,15 т, из которых 500 кг приходилось на броневые листы и почти 100 кг — на прицельные приспособления. „Фирлинги“ изначально имели относительно простые прицелы в виде концентрических колец, однако начиная с весны 1944 года на них стали применять стабилизацию прицельной линии в трех плоскостях.

С самого начала военных действий немцы последовательно наращивали легкое зенитное вооружение своих крейсеров, устанавливая как уже испробованные установки собственного производства — 37-мм спарки и „фирлинги“, так и 40-мм шведские „Бофорсы“, ставшие стандартным вооружением большинства кораблей союзников.

Артиллерийское вооружение дополнялось мощной батареей торпедных аппаратов, что также выделяло немецкие корабли из ряда „вашингтонских“ крейсеров, общая теснота проекта которых заставляла ограничиваться 6–8 трубами, а в ряде случаев вообще исключать торпеды из состава вооружения. Вопрос о полезности торпедных аппаратов на тяжелых крейсерах неоднократно поднимался специалистами, которые так и не пришли к определенному выводу. Помимо немцев, значительным торпедным вооружением (даже еще более мощным) обладали только японские крейсера класса „А“. Но „японцы“ специально предназначались для торпедных атак в качестве „станового хребта“ легких сил, тогда как на германских тяжелых крейсерах 12 торпедных труб являлись скорее оружием самообороны в условиях плохой видимости Северного моря или полярных морей. При хорошей погоде вероятность их использования представлялась весьма сомнительной, поскольку 533-мм торпеды G7a не обладали огромной дальностью японских 609-мм „длинных копий“. (Именно малый радиус действия торпедного оружия по сравнению с 8-дюймовой артиллерией приводили в качестве одного из аргументов противники установки торпедных аппаратов на „вашингтонских“ крейсерах. Другим являлась опасность взрыва воздушного резервуара или боеголовки торпеды при попадании в нее снаряда или даже осколка). G7a, приводимая в движение парой соосно расположенных четырехлопастных винтов, вращающихся в разные стороны, имела три режима хода: на максимальной скорости 44 узла она могла пройти 5800 м, при скорости 40 узлов — 7000 м и при 30 узлах — до 12 000 м. Скромным являлся и заряд, состоящий из 280 кг тротила. Союзники использовали более сильное ВВ — торпекс и к тому же в большем количестве, так что стандартные английские и американские торпеды с 1942 года превосходили по взрывному действию „старушку“ G7a в 1,5–2 раза.

Тем не менее, „Адмирал Хиппер“ и „Блюхер“ несли в дополнение к 12 торпедам в аппаратах еще 10 запасных: 6 — в надстройке, откуда их можно относительно быстро извлечь для перезарядки, и 4 — в специальном погребе в глубине корпуса. „Принц Ойген“ и последующие имели в дополнение еще 2 торпеды в специальных креплениях непосредственно на палубе. Они предназначались для замены неисправных торпед в аппаратах. Однако в некоторых случаях, когда шансы использовать это опасное для самого крейсера оружие сводились к нулю, их просто не принимали на борт. Так, при прорыве через Ла-Манш в ходе операции „Церберус“ торпеды „Ойгена“ оставили в Бресте.

Как и в случае всех остальных видов вооружения, управление торпедной стрельбой на немецких кораблях было очень совершенным и при этом довольно сложным. Посты целеуказания с телескопическими прицелами располагались по обе стороны от поста ночного управления кораблем на носовом мостике, а КДП торпедной стрельбы — в бронированной носовой (два) и в кормовой рубке (один). Вычислительное устройство (автомат торпедной стрельбы) помещалось у кормовой переборки главного поста управления стрельбой. Данные о дистанции до цели моги поступать в автомат от любых дальномеров: из КДП главного и вспомогательного калибра или от собственных „торпедных“ КДП. „Хиппер“ и „Блюхер“ имели еще дополнительный 3-метровый дальномер между боевой рубкой и башенноподобной надстройкой.

В глубине корабля располагался вычислительный центр торпедной стрельбы. Торпедные аппараты имели дистанционное управление, а залп можно было произвести из любого директора.

Крейсера оборудовались весьма эффективной системой гидролокации, точнее — двумя системами. Одна из них — пассивная NHG — использовалась в основном для обнаружения самого факта присутствия подводных лодок, поскольку не могла выдавать пеленг на шумящий объект. Вторая система, GHG, также пассивного типа, была более эффективной и применялась как для обнаружения подводных лодок, так и для выдачи целеуказания (неоднократно с ее помощью „засекались“ и выпущенные по кораблю торпеды). Впервые ее установили на „Принце Ойгене“ в августе 1940 года. Устройство состояло из 60 приемников, расположенных на уровне нижней платформы в двух группах с длиной базы по 4,5 м. Каждая группа обслуживалась своим оператором; по разнице направлений вычислялся пеленг на цель.

Эта система при хорошо подготовленных операторах оказалась весьма эффективной на практике. Так, „британцы“ „Худ“ и „Принс оф Уэлс“ были обнаружены в Датском проливе еще до их появления в визуальной видимости, причем пеленг и число кораблей оказались верными. Германской разработкой заинтересовались даже американцы уже после войны. На испытаниях „Ойгена“ весной 1946 года они весьма впечатлились тем, что слабый подводный шум удалось засечь с дистанции почти 15 миль, несмотря на то, что сам крейсер двигался 20-узловым ходом и производил изрядный шум. Даже торпеды обнаруживались на расстоянии до 2000 м, что позволяло в большинстве случаев вовремя предпринять маневр уклонения.

Помимо пассивных средств, которые, как мы видим, отличались в германском флоте высоким качеством, крейсера имели и активную систему „S“, по принципу действия аналогичную британскому „Асдику“, но существенно уступавшую ему в эффективности. Она также позволяла в определенных условиях обнаруживать даже такие небольшие предметы, как, например, мины.

В развитии радиолокации Германия вначале достигла заметных успехов, и первые экспериментальные образцы радаров испытывались почти одновременно с британскими. Так, „карманные линкоры“ имели опытные устройства еще во время гражданской войны в Испании, в 1937 году. Однако тяжелые крейсера получили первые модели пригодных к действию в боевых условиях радиолокаторов только в начале 1940 года, когда на главном КДП наверху башенноподобной надстройки „Хиппера“ и „Блюхера“ появились внушительные по размерам плоские сетки антенн системы FuMO 22. Это была чуть усовершенствованная первая модель 1937 года, работавшая на длине волны 0,8 м.

Если „Блюхер“ так и погиб с этим еще несовершенным устройством, то „Адмирал Хиппер“ после модернизации 1941 года оснастили радаром FuMO 27 уже на двух КДП: главном и кормовом. Это оборудование сохранилось и после возвращения корабля из арктических вод с последнего активного боевого задания. Только при последней, так и не завершенной модернизации, начавшейся в феврале 1945 года, на грот-мачте предполагалось установить относительно совершенный радиолокатор FuMO 25, а на верхнем КДП — новейшую станцию FuMO 83. Однако эта модернизация, постоянно прерывавшаяся налетами авиации союзников, так и осталась незавершенной.