«Или с вами», — добавил про себя.

Эверет мазнул по фотографиям едва заинтересованным взглядом. Не узнал. Или же искусно притворялся.

— Оставьте, — разрешил великодушно. — Я побеседую с персоналом. Что до пациентов… Вряд ли разумно показывать им портреты мертвецов. Если бы у вас имелись прижизненные снимки… Но это — нет, простите.

Фотографии Фаулер оставил. Задал еще несколько вопросов. Убедился, что запись посетителей тут также ведется, и заручился обещанием доктора предоставить ее при необходимости. И при наличии ордера, разумеется. Пребывание в лечебнице некоторых… да практически всех пациентов их семьями не афишировалось, и имена родственников, а значит, и самих больных защищала врачебная тайна, нарушать которую Эверет без веских причин и соответствующих постановлений не собирался.

— Сожалею, что не смог быть вам полезен, лейтенант.

— Я тоже. Сожалею.

— Если желаете узнать что-нибудь еще…

— Я свяжусь с вами, если возникнут новые вопросы. А пока… Я бы повидался с миз Кейдн, с вашего позволения.

Чтобы посещение лечебницы не прошло совсем уж впустую.

Адам порадуется вестям от сестры, да и самой Вивиен, возможно, будет приятно… Хоть в последнем Фаулер не был так уж уверен.

— Я предвидел ваше желание, — с улыбкой доброго волшебника заявил Эверет. — Прошу.

Через пару десяток ярдов тропинка, по которой они шли, заканчивалась, упираясь в маленький, огороженный диким камнем прудик. Вокруг рукотворного водоема медленно прогуливалась девушка в длинном белом платье. Сейчас Фаулер видел ее со спины, но эту тоненькую фигурку и невесомую поступь невозможно было не узнать.

— Не стану вам мешать. Всего доброго, лейтенант.

Дождавшись, пока Эверет отойдет достаточно далеко, Фаулер направился к девушке. По пути сорвал с куста алую розу. Женщинам ведь нравятся цветы? Большинству из них.

В пруду, лениво шевеля плавниками, плавали золотые карпы. Фаулер где-то слышал, что созерцание этих рыбин настраивает на умиротворяющий лад, но ему они навевали мысли о еде…

— Миз Вивиен, — позвал он негромко, чтобы не напугать.

Девушка обернулась. Тревога, мелькнувшая в больших голубых глазах, сменилась узнаванием, и по-детски пухлые губы приоткрылись в улыбке.

Лейтенант улыбнулся в ответ. Еще опасаясь приблизиться, вытянул вперед руку с розой, и Вивиен сама сделала шаг навстречу.

— Здравствуйте.

Голосок у нее был тонкий и нежный. Трепетный? Да, пожалуй. Если лейтенант правильно понимал значение этого слова.

Она вся была такая. Трепетная. Хрупкая. Ранимая… Настолько, что желание защищать это воздушное создание просыпалось внутри где-то на уровне инстинктов…

— Здра…

Он осекся, увидев, как девушка вдруг отступила назад.

В ту же секунду за спиной раздался грозный окрик:

— Вы!

Фаулер развернулся рывком: по тропинке к нему спешил, запыхавшись от быстрой ходьбы, грузный мужчина средних лет в форме полковника авиации, но с усами прямо-таки генеральскими.

— Вы из полиции! — выпалил он обличительно. — Я слышал!

Фаулер успел перехватить растерянно-извиняющийся взгляд Вивиен, прежде чем девушка скрылась за плотной стеной растущих на другой стороне прудка кипарисов. Вздохнул и вставил не отданную ей розу в петлицу.

Как раз и полковник подоспел.

— Вы обязаны вмешаться! — потребовал он, подступив вплотную. Пышные, присыпанные сединой усы грозно шевелились. — Это возмутительно! Неправильно! Совершенно неправильно, понимаете?

Следовало поискать кого-то из медперсонала, но лейтенант рассудил, что человек, которому позволено гулять без надзора, вряд ли опасен для себя или окружающих. А слова о чем-то неправильном и требующем вмешательства насторожили.

— Идемте, — приказал полковник и, уверенный, что его не посмеют ослушаться, зашагал впереди, показывая дорогу.

Далеко идти не пришлось.

За кустами сирени обнаружилась беседка, а в ней — еще один пациент. Мужчина в полосатом пижамном костюме стоял у мольберта с карандашом в руке, никак не решаясь начать рисунок, и, что именно в нем неправильно, Фаулер понял не сразу. Лишь обойдя беседку и взглянув на художника с другой стороны, увидел, что глаза у того завязаны платком.

— Вот! — возмутился полковник. — Вы должны арестовать его! Это же совершенно неправильно! Так нельзя!

— Можно, — спокойно откликнулся человек из беседки.

И начал… Нет, не рисовать — беспорядочно водить карандашом по бумаге.

Чего еще ждать от психа?

— Невероятная наглость! — продолжал негодовать полковник. — Вы умерли? Так отправляйтесь на кладбище! Или хотя бы ведите себя как приличный покойник!

Почему Фаулер не ушел?

Не смог.

Было во всем этом что-то действительно неправильное. И в возмущении усатого полковника. И в человеке в пижаме. И в рисунке.

Да, это все-таки был рисунок. Непрерывная кривая, изогнутая и изломанная сотни, тысячи, а то и сотни тысяч раз, превращалась в портрет. Женский. Достаточно четкий, чтобы по нему опознать ту, что изображена на нем. Фаулер точно опознал бы…

Но художник, сорвав повязку, придирчиво всмотрелся в рисунок, и смятый лист полетел на пол.

— Так-то лучше, — успокоился полковник. — Но все же вы — неправильный мертвец.

— Да, — глухо отозвались из беседки. — Я знаю.

— Почему вы — мертвец? — вмешался в странный диалог Фаулер.

— Потому что я умер, — ответил художник. Он был далеко еще не стар. Худ. Небрит, отчего казалось, что лицо его измазано угольной пылью. В темных волосах, остриженных коротко и неровно, поблескивала седина, а тонкие пальцы с обгрызенными ногтями нервно подрагивали. — Погиб весной шестнадцатого года.

— Вам повезло, — неожиданно для себя вывел Фаулер. — Могли дожить до лета.

— О, лето шестнадцатого! — подхватил полковник. — Ликардийская коса, да…

Художник молчал. Не дожившим в тот год до лета нечего вспомнить о Ликардии.

— Лейтенант. — Доктор Эверет, словно из воздуха появившийся рядом с беседкой, укоризненно покачал головой. — Я не вижу тут миз Кейдн.

— Простите, я…

— Я вас провожу, — доброжелательно улыбнулся доктор.

Почти дойдя с ним до ворот, Фаулер отважился на вопрос:

— Тот человек назвал себя мертвецом. Почему?

Эверет мог прикрыться врачебной тайной. Но не стал.

— Так бывает, — проговорил медленно. — Наш разум — это механизм, и иногда он дает сбой. Тот человек действительно мог погибнуть на войне. Получил тяжелое ранение… Но его вылечили, причем довольно быстро, и за несколько месяцев он, как говорят, вернулся в строй. Прошел всю войну, был представлен к наградам. После — демобилизован. Начал обустраиваться в мирной жизни, встретил прекрасную девушку… А потом что-то случилось, и разум вернул его в момент ранения и создал некую новую реальность, в которой никто не пришел на помощь. И человек умер. В своем воображении, естественно. Но тем не менее… Некоторое время он и вел себя как умерший. Не ел, не пил, не реагировал на происходящее вокруг. Имел все шансы превратить болезненную фантазию в реальность. Но его удалось поднять на ноги… так сказать… Однако сознание продолжает противиться тому факту, что он жив. Он не помнит, что было с ним после ранения. Не ест, не пьет и не спит, если этому не поспособствовать. Но, видите, начал выходить из палаты и даже проявляет интерес к творчеству… Это успех, я полагаю.