которой нельзя пережить горе без страха одиночества или безумия, им удавалось взглянуть в лицо своему горю. Очевидно, психика защищает нас до тех пор, пока мы не сможем принять боль. Потом звенит внутренний будильник, сообщая нам, что пришло время очнуться и приступить к сложной работе.

Именно интенсивные эмоции помогают признать, что нашей мамы больше нет. Ограждение от них бережет нас от боли в краткосрочном периоде, но это плохая стратегия, если говорить о будущем. «Способность понять и осознать утрату матери возникнет, лишь когда мы много раз столкнемся с реальностью – мамы больше нет, мамы больше нет, мамы больше нет, – поясняет Тереза Рандо, доктор философии и специалист в области переживания горя в Уорике, штат Род-Айленд, которая потеряла отца в 17 лет, а мать в 18. – На протяжении жизни вы будете скучать по ней, хотеть увидеть ее, взять за руку, но мамы больше нет. Каждый раз, когда вы будете осознавать это, вам будет больно, но человек, который избегает этой боли, никогда не справится с утратой. Именно боль учит нас».

Некоторые женщины, как и Рита, осознанно избегают боли. Другие цепляются за нее, чтобы сохранить ощущение утраты – и своих матерей. «Боль может долгое время связывать нас с близкими, – утверждает доктор Рандо. – Возможно, это единственное, что связывает вас с умершим человеком. Иногда отталкивание боли – способ держать себя в руках. Я сохраняла связь с умершими родителями, погрузившись в свое горе. Я с трудом отпустила его, но мне пришлось сделать это и найти другие способы поддерживать связь с родителями».

Позволяя себе горевать, мы выпускаем поток эмоций: страх, возмущение, одиночество, чувство вины. И гнев, даже ярость. Ярость является самой распространенной реакцией ребенка или подростка на смерть родителя. Для девочки, потерявшей мать, это становится дилеммой: ее с детства учили, что «хорошие девочки» не показывают сильные негативные эмоции – хотя бы на людях. В фильмах разгневанные женщины, в отличие от героев-мужчин, десятилетиями изображались жестокими и безумными. Рэмбо выбирался из джунглей, паля по солдатам, под оглушительные аплодисменты зрителей, а боевая поездка Тельмы и Луизы шокировала страну. У женщин мало образцов для подражания, выпускающих на свободу ярость, и мы нередко притворяемся, что ее нет.

И это печально, потому что гнев может стать союзником хотя бы на некоторое время. Наша первоочередная эмоция в ответ на событие может защищать от огромной печали, пока мы не пройдем стадию приспособления. Но зацикливание на гневе не позволит разобраться с глубокими эмоциями – возмущением, одиночеством, растерянностью, чувством вины, любовью. Именно они лежат в основе настоящего процесса переживания горя.

Семь долгих лет после смерти матери я несла свой гнев, будто тяжелый крест. Мне хотелось, чтобы он подтвердил мои страдания, но в глубине души я не знала, как избавиться от этой ноши. Я не могла скинуть его посреди лекции по психологии и беззаботно уйти домой. Уверена, соседки по комнате в студенческом общежитии помнят мои вспышки гнева. В те годы я старалась занять себя – разные предметы, студенческая газета, женский клуб, волонтерство, работа на неполный рабочий день. Я занималась чем угодно, лишь бы не оставаться наедине с собой. Но в редкие свободные минуты шла в свою комнату, хлопала дверью, раскидывала вещи, выкрикивая бессмыслицу, пока не начинало саднить горло. Я срывала одежду с вешалок, бросала книги на пол, швыряла мягкие игрушки в стены. Физическое облегчение немного освобождало, но эта мания пугала меня. И все же иного способа выпустить ярость, накопившуюся внутри, я не знала.

Тот гнев был рассеянным, и я не понимала его. Мне всегда казалось, что гнев должен быть направленным, и хотя направляла часть своих эмоций на отца, я не знала, куда деть остальное. Без конкретной цели он выстреливал в самые неожиданные моменты: когда я говорила по телефону с электриком, ужинала со своим парнем, писала доклад по истории, на котором долго не могла сосредоточиться. В магазинах я глазела на мам с дочками, которые вместе примеряли одежду. Мне хотелось разорвать любую открытку в честь Дня матери, попадавшуюся мне на глаза. Долгое время я ненавидела октябрь, потому что в это время листья меняли цвет и падали на землю, а моя мама, любившая осенние краски, больше не могла этого увидеть.

«Это чувство так знакомо, – говорит 31-летняя Дебби, чья мать умерла от рака восемь лет назад. – Ты едешь в машине и понимаешь, что твой мир развалился на куски. А остальные люди в машине болтают и весело смеются. У них нормальная жизнь, и ты думаешь: “Черт, кто дал вам право смеяться?” В их жизни ничего не произошло. Ты не понимаешь, как все может идти своим чередом, если твоя жизнь никогда не станет прежней. Никогда».

Гнев зачастую подпитывается ощущением утраты и уверенностью в том, что мир обязан чем-то дочери, потерявшей мать слишком рано. Но за ним обычно прячется глубокий гнев по отношению к самой матери. Хотя она любила нас, и плохо злиться на умершего человека, мы все равно злимся – из-за того что он оставил нас. Мать, оставившая ребенка или покончившая с собой, дает дочери прямой повод злиться – Она бросила меня. Но под обвинение также попадают женщины, умершие из-за болезни.

«В начале 1960-х годов, когда мои друзья женились и заводили детей, я выносила судно за своей мамой, – вспоминает 52-летняя Рошель, которой было 24 года, когда ее мать умерла от рака. – Я злилась на маму, потому что она не успела пожить, и злилась на себя, потому что моя жизнь оборвалась вместе с ее смертью». 52-летняя Синтия, которой было девять, когда она лишилась матери, поясняет: «Когда мне исполнялось 20, 30, 40 лет, я вспоминала гнев, который испытывала после смерти мамы. Он был абсолютно неразумным. Она не хотела умереть от пневмонии. И все же в глубине моих мыслей повисла свинцовая туча, злость из-за того, что она сделала со мной. Эта злость разрушила мою жизнь».

Как и Синтия, я знаю, что моя мать не хотела оставлять меня. Знаю, что она очень сильно хотела видеть, как растут ее дети. Но она умерла, и я была вынуждена бороться с разрушительными последствиями ее смерти. Даже сейчас отсутствие мамы ощущается как огромная ужасная дыра. У меня больше нет дома, в который можно приехать на праздники. Нет человека, который утешил бы меня или рассказал, какой я была в детстве. У моих детей нет бабушки. Гнев и печаль, которые я когда-то чувствовала, увидев маму с дочкой