отдашь, я тебе прямо сейчас глотку перережу, — со спокойной насмешкой посмотрел на него воин. — Давай! Я сейчас верну.

— Зачем она тебе? — проглотил слюну хранитель печати, понимая, что воин не шутит. Он и, вправду, готов убить его.

— Указ один подписать надо, — усмехнулся воин. Он развернул свиток и показал пальцем. — Вот тут ставь! Тебе все равно, а мне потом пригодится.

— Правитель Рея волен забрать себе из имущества царя все, что ему понравится? — прочитал вельможа и осел в резном кресле, тупо глядя в спину уходящему хозяину этих земель. — Нам конец!

Патрикий Александр смотрел в том же направлении, а в голове его раненой птицей билась та же самая мысль. Персии конец! А вторая мысль была логичным продолжением первой. Он не станет ждать, когда царь царей Йездигерд соизволит принять его. Он уедет отсюда завтра же.

* * *

— Ну, вот примерно такие дела сейчас происходят в Персии, — закончил свой рассказ патрикий, глядя на бесхитростное лицо степняка, который не мог поверить услышанному. — Эта страна сейчас — легкая добыча.

— Когда я воевал вместе с ханом Бури, мы разорили персидскую Албанию дотла, — задумчиво ответил Хедыр. — И в Ираке я тоже был. На той стороне Кавказа добрые пастбища, особенно высоко в горах. Там растят лучших коней.

— И эти земли могут стать твоими, хан, — улыбнулся патрикий.

— Вам тоже досталось от арабов, как я слышал, — пристально посмотрел на него Хедыр. Хан не улыбался. Он не был простаком. — Вам нужны наши всадники, как и пятнадцать лет назад, когда мы воевали с вами против персов. Император слаб, и вам нужны наши копья и стрелы. Ведь так, ромей?

— Империя сильна и богата, — отмел его возражения Александр. — Но, когда рядом друг и родственник — это куда лучше, чем, когда рядом враг. Разве не так, хан?

— Родственник? — засопел Хедыр. — Ты это о чем?

— Если ты уведешь своих людей за горы Кавказа, то станешь зятем самого императора и каганом своего народа.

— Каган может быть только из царственного рода Ашина, — удивленно посмотрел на него хан. — Всадники не примут другого. Только… Каганы Ашина стали служить проклятым табгачам[7], как слуги. Тьфу!

— А если в жилах твоего сына или внука будет течь кровь римского императора? — наклонился вперед патрикий. — Если империя даст по пять золотых каждому всаднику, который пойдет в поход за горы? Если ты сам станешь, как князь Ашина для своего народа? Ты никогда не думал об этом?

— Я не уведу своих коней с тех пастбищ, где кочевали наши деды, — ответил после раздумья хан. — Они останутся моими. Но я схожу в поход за горы. Мы пощупаем те земли. Вдруг там и, правда, будет так просто, как ты сказал. Я возьму твое золото, ромей, и соберу пять тысяч всадников. Я не могу увести больше, иначе болгары ударят мне в спину.

— Они не ударят, — твердо сказал патрикий. — Прямо отсюда я отправлюсь к хану Кубрату. Он торгует с нами и не откажет в такой малости.

— Хан тюрок торгует, словно какой-то согд из Ферганы, — презрительно выплюнул Хедыр. — Воин должен брать золото мечом, а не торговлей! Куда катится это мир! Духи предков стыдятся такого внука!

— Ты поведешь своих воинов по свежей траве? — патрикий сделал вид, что не обратил внимания на его слова.

— Я выйду по свежей траве, — кивнул хан. — Тащи сюда свое золото, ромей. Мне нужно объехать всех владык степи. Я должен проявить щедрость, как будущий каган и зять римского императора.

Получилось! — думал патрикий. — Неужели получилось? Сначала он поведет пять тысяч всадников, потом соберет десять и укрепится в долинах северного Ирака, где текут могучие реки и растет сочная трава. А вот что будет потом? Многоопытный евнух прекрасно понимал, что будет дальше. Ненавистный кукловод, который двигает им из Братиславы, словно пешкой по шахматной доске, сделает следующий ход. Он ударит по хазарам, собрав все свои силы, и выдавит их на юг, за горы Кавказа. Он получит свободный проход в Персию и Китай, а римский император получит сорок тысяч всадников, которые закроют восточную границу. Им будет куда уходить, а потому они уйдут. Им незачем будет умирать за эти степи. У них будут куда более богатые земли.

— Проклятый варвар, — думал патрикий, который вновь трясся на невысокой смирной кобыле. — Ну почему ты не похож на других королей словен и германцев? Они не интересуются ничем, кроме золота, вина и драки. Да, ты сейчас помогаешь нам, но почему мы должны исполнять твою волю, словно покорные слуги? Откуда же ты взялся на наши грешные головы, ненавистное исчадие ада? За что господь милосердный послал своим детям такое наказание?

Глава 26

Сентябрь 639 года. Префектура Норик, Словения (современная Штирия, окрестности горы Эрцберг, Австрия).

Смуглый до черноты индус суетился вокруг огромной, в десять локтей высоты, печи с дверцами и отверстиями для поступления воздуха. Рядом, у ручья, уже смонтировали водяное колесо, движение которого качает мехи. Гора! Еще одна Рудная гора, как в землях чехов, только намного, намного богаче. Почитай, вся эта гора состояла из превосходной железной руды, до того качественной, что Лотар, который переминался с ноги на ногу рядом с князем, смотрел на него глазами голодной собаки. А вот князь его потуг старательно не замечал и с интересом разглядывал индуса, которого прислал ему братец Никша из Индии.

Долг висел над владетельным эмиром Сокотры и Банбхора, огромный долг. Долг брату за корабли и оружие, долг воинам, которые поклялись не разорять захваченные земли, долг перед уммой, куда он должен доставить положенный закят. Суммы были гигантские, и Надир крутился как белка в колесе, прислав братьям в счет оплаты толпы всяческого народа. От сердца отрывал, плакал горючими слезами, но отправил на запад семью мастера-металлурга, двух кузнецов и целую деревню крестьян, которые умели растить хлопок. Он бы и рад оставить их всех себе, ведь ой как не хотелось ему торговлю хлопком из своих рук выпускать, но требование главы Денежного приказа было жестким — люди или погашение долга. Причем долг на нем все еще будет висеть, спишут лишь часть, не самую большую. Его светлость князь Самослав тактично уклонялся от перехода с братом на денежные отношения, у него для этого Збыслав имелся. Тому не привыкать к тому, что его сволочью последней считают.

— Да как же эта хрень называется? — бурчал себе под нос князь, до слез жалея о пробелах в образовании. — Ведь наверняка знаю! Штукофен? Домница? Доменная печь?