— Смотри, Левушка, не обмани старую тетю Симу, на похороны себе отложила.

Племянник с удивлением оглядел тетушку, которой, принимая во внимание ее возраст и состояние здоровья, до смерти оставалось добрых лет сорок, от комментариев все же воздержался, поспешив лишь горячо заверить в честности своих намерений.

Две недели круиза, как и полагалось, принесли Светке новых любовников, подарки и веселье до утра. Лева же, жестоко страдая от морской болезни, лежал в полном одиночестве в душной каюте, без еды и секса. Единственным развлечением в промежутках между мучительными приступами рвоты у покинутого влюбленного была возможность горестных размышлений о том, как вернуть деньги.

Наконец, вступив на твердый берег и вдохнув полной грудью целебный столичный воздух, Либерман принял единственное возможное решение: заняться бизнесом, даже не подозревая, сколь тернистым окажется сей путь.

В их группе историков-искусствоведов предпринимательской деятельностью занимался один-единственный человек — Вася Карпухин из Читы. Поделившись с ним своими проблемами, Лева моментально оказался втянутым в аферу с дубленками.

— Ты не представляешь, какие у нас шьют дубленки! — восторженно размахивал руками розовощекий крепыш. — Класс! Фирма! От югославских в жизни не отличишь. Нужна всего лишь штука баксов: на билет и задаток. Остальное выплатим, когда продадим. Чистого навару десять тысяч долларов!

Либерман не знал, как выглядят югославские дубленки, но сердце подсказывало, что вполне презентабельно, и воодушевленный неожиданно быстрым решением всех проблем, он на коленях вымолил у тети Симы еще тысячу долларов и сел дожидаться приезда спасительной партии дефицита.

Вася вернулся, как и обещал, через неделю и, немного смущаясь, выложил на колченогую общежитскую кровать двадцать новеньких, хрустящих, стоящих и жутко смердящих дубленок.

Даже такой неискушенный в торговле человек, как Лева, понял, что это конец. Можно было смириться с пронзительным ядовитым запахом, который они источали: продавать товар можно было на морозе. Закрыть глаза на цвет и фасон: вкус — дело глубоко личное. Неспособность дубленки сгибаться в любом направлении хоть и создавала неудобство при движении, но также не была смертельной — не аэробикой же в ней заниматься. Но что абсолютно представить было невозможно, так это того сумасшедшего, который согласится купить зимнюю вещь с рукавами чуть ниже локтя.

Лева, преодолев отвращение, дотронулся до мехового чудища, понюхал, робко потянул за рукава — не растягиваются ли? Но рукава оставались все той же шокирующей длины.

— Что это? — осипшим от горя голосом спросил он товарища.

— Дубленки, — неуверенно ответил тот.

— Вижу, — взорвался несостоявшийся бизнесмен. — Позволь спросить, для кого? Для члена общества давших руки на отсечение?! Ты куда смотрел, когда их брал? Себе в жопу? Что прикажешь теперь с ними делать?

— Придумаем что-нибудь, — робко пискнул Вася, — в Москве чего хочешь продать можно, подумаешь, двадцать дубленок. Да у нас их с руками оторвут, — неосторожно обмолвился он.

— Я тебе, козлу, самому руки оторву! Короче, ищи покупателя где хочешь, но через неделю деньги должны лежать на столе.

На этом деловые переговоры были окончены, и каждый пошел со своим горем дальше. Пню ясно, что ни через неделю, ни через две Лева денег не увидел.

Судьба дубленок сложилась следующим образом: одну забрал себе Вася, в «отопительных» и рекламных целях, вторую — его приятель, лишенный стипендии и родительской поддержки. Оставшиеся восемнадцать штук унесли две мрачные личности, у которых Карпухин имел неосторожность занять полторы тысячи долларов. Кредиторы, брезгливо морщась, затолкали негнущийся мех в багажник, нецензурно выругались и, пообещав в следующий раз набить морду, уехали.

Вася не стал дожидаться ни их, ни Левиного визита, собрал пожитки и навсегда исчез из студенческого общежития.

Получив столь предательский удар в спину и окончательно потеряв веру в человечество, Либерман пустился во все тяжкие. Он торговал сибирским кедром, сингапурскими компьютерами и неведомой красной ртутью. На сделку века — продажу двух подводных лодок — приехало восемь человек посредников: разного пола, возраста и национальности, все в деловых костюмах того времени от фирмы «Адидас».

Через полчаса оживленных переговоров выяснилось, что покупателя среди них нет и, вероятно, никогда не было, первый хотел купить для восьмого, таким образом, замкнув круг. Выругавшись и на всякий случай обменявшись телефонами, они разъехались для поиска новых сделок. Так зарождалась в России эра капитализма.

И тем не менее, вопреки всем экономическим законам и здравому смыслу, что-то продавать удавалось, а полученных денег с лихвой хватало на рестораны, такси и Светкины лекарства. Сгубило Либермана то же, что и всех остальных — глупость и жадность.

Как-то под вечер ему позвонил солидный мужчина, представился директором подмосковного пансионата и предложил купить последний по бросовой цене. Цена действительно была выгодной и тем не менее внушительной.

Лева обсудил полученное предложение с двумя приятелями, и было принято единственное неправильное решение — брать кредит в банке. Сказано — сделано.

В результате сделки концессионеры приобрели пачку отксерокопированной бумаги с не поддающимся осмыслению юридическим текстом и размытыми печатями, а также сомнительное право на 99-летнюю аренду ветхого здания с пьющим персоналом и лечащимися пенсионерами.

Буквально через несколько дней стало очевидно, что никто, включая как здание, так и предпринимателей, столько не протянет. С персоналом проблем не возникло — каждого из них можно было уволить минимум по трем статьям. На пути капитализма, как всегда, грудью стали большевики. Пронюхав о сделке, старички мгновенно организовали первичную ячейку — опыта им было не занимать, и завалили все вышестоящие инстанции письмами и жалобами.

Бизнесмены приняли ответные шаги — пенсионеров пытались травить, заливать, был устроен даже небольшой пожар, в результате чего ушли все тараканы и крысы, но старые большевики, пережившие войну и советскую власть, остались на месте. Использовать объект в коммерческих целях, таким образом, не представлялось возможным, других дураков на субаренду не нашлось, бывший директор исчез в неизвестном направлении.

И тут разразилась настоящая катастрофа: пришло время возвращать кредит. Левины подельщики лишь беспомощно развели руками. Высчитав свою прибыль от предстоящей операции, они деньги обналичили и давным-давно потратили. Либерман хоть и поступил умнее — передал свою долю родителям, но оказался в том же положении, то есть с фигой в масле.

В ответ на несуразную просьбу сына вернуть деньги мудрый еврейский папа лишь глянул строго из-под очков и произнес, не повышая голоса: «Из нашего сейфа, сынок, как с Дона — выдачи нет», — после чего вновь углубился в чтение, показывая, что разговор окончен.