— А хоть бы и в бочке, лишь бы отмыться, — махнул рукой ставший неприхотливым в походе Роборовский. — Лишь бы уж поскорее.

На следующий день около полудня, как и обещал Дондок, отряд увидел далеко впереди небольшой оазис, а чуть погодя стало возможно различить невысокую глиняную зубчатую стену города.

«По своему положению Хамийский оазис весьма важен как в военном, так и в торговом отношении. Через него пролегает главный и единственный путь сообщения из Западного Китая на города Са-чжеу и Ань-си, в Восточный Туркестан и Джунгарию. Других путей в этом направлении нет и быть не может, так как пустыня пересекается проложенною дорогою в самом узком месте на протяжении трехсот восьмидесяти верст от Ань-си до Хами, да и здесь путь весьма труден по совершенному почти бесплодию местности. Справа же и слева от него расстилаются самые дикие части Гоби: к востоку песчаная пустыня уходит через Ала-шань до Желтой реки; к западу та же недоступная пустыня протянулась через Лоб-нор до верховьев Тарима. Таким образом, Хами составляет с востока, т. е. со стороны Китая, ключ ко всему Восточному Туркестану и землям притяньшаньским. Раз этот пункт будет занят неприятелем — вся китайская армия, находящаяся к западу, будет отрезана от источников своего снабжения, т. е. от собственно Китая.

Не менее важно значение оазиса Хамийского и в торговом отношении. Через него направляются товары, следующие из Западного Китая в Восточный Туркестан и Джунгарию, а также идущие отсюда в Западный Китай. Этот транзит еще более усилится, если только упрочится и разовьется, согласно недавно заключенному трактату, наша торговля в застенных владениях Китая. Но для этого прежде всего, конечно, необходимо, чтобы китайцы не на одной только бумаге, а в действительности желали вступить с нами в торговые сношения».

Вокруг городской стены Хами жались возделанные поля и огороды, а внутри, вдоль узких грязных улиц, теснились фанзы.

— Добрались, — радостно улыбался Роборовский, с трудом сдерживая рвущуюся вперед лошадь. — Интересно, здесь русские часто бывают?

— Не думаю, что сюда забредал кто-нибудь, кроме паломников, — негромко ответил Эклон. — Николай Михайлович, сразу в город двинем?

— Нет, Федор Леопольдович, со входом в город мы погодим, не те у нас сейчас отношения с Китаем, — задумчиво покачал головой Пржевальский. — Дондок говорит, тут поблизости есть ручей, вот возле него мы лагерь и разобьем, а уж там посмотрим, как нас местные власти встретят. От местного чин-цая, военного губернатора, зависит очень многое, дадим же ему шанс сделать первый шаг.

— Плакала наша баня, — разочарованно вздохнул Роборовский.

— Не горюйте, Всеволод Михайлович, в ручье помоемся, — утешил его Пржевальский.

— Смотри, Всеволод, а вон и гонцы от чин-цая, легки на помине. — Эклон оставил в покое ящик с коллекцией птиц, которую собирался перенести в только что поставленную юрту. — Надо предупредить Николая Михайловича, чтобы убрал бусоль и инструменты, нехорошо будет, если китайцы увидят, как мы производим съемку местности, думаю, они и так предупреждены о нашей экспедиции.

Пржевальский, в одной рубашке с закатанными рукавами, едва успевший прикрыть свои записи и убрать в юрту приборы, стоял посреди лагеря, на целую голову возвышаясь среди прочих членов отряда. На фоне подъехавших к нему китайских офицеров, невысоких и тщедушных, он смотрелся былинным богатырем. Под два метра ростом, широкоплечий, загорелый, с копной густых волос и серебрящимися висками, Пржевальский стоял как оживший герой древних былин и сказаний.

Было заметно, что спешившиеся офицеры несколько оробели и оттого, видимо, еще более льстиво и любезно пригласили знаменитого путешественника посетить резиденцию его превосходительства чин-цая, не забыв напомнить о подарках, которые русские, несомненно, привезли столь влиятельному и важному господину.

— Что ж. Долго ждать не пришлось, ответим любезностью на любезность. Эклон с Роборовским продолжают обустраивать лагерь, и помогите Гармаеву и Аносову устроить запруду в ручье, сможем наконец-то искупаться, термометр показал сейчас 38,5 °C. А Абдул, Иринчинов и Егоров поедут со мной в качестве свиты. Слыхали? — окликнул Пржевальский казаков. — Быстро привести себя в порядок, все же великую державу представляем, — распорядился Николай Михайлович и отправился в юрту бриться и одеваться.

Маленький отряд не спеша въехал в город. Бедные фанзы, среди которых много разрушенных — следствие недавних боевых действий. Очень много бедных лавочек, почти совсем нет зелени. Пока отряд проезжал через город, отовсюду сбегались жители поглазеть на ян-гуйдзы (заморских дьяволов) — так в Китае называют без разбора всех европейцев. Некоторые особо назойливые и бесцеремонные пытались тыкать в проезжающих палкой или дергать за ноги, но, к счастью, посланные чин-цаем офицеры разгоняли толпу.

— Странно, все они считают нас шпионами, — озабоченно шепнул на ухо Пржевальскому Абдул. — И вообще, настроены очень воинственно, называют разбойниками и хотят, чтобы мы убрались прочь.

— Ты же знаешь, — пожал плечами Николай Михайлович, — китайцы не доверяют европейцам, и, честно сказать, у них есть основания после того, как англичане обошлись с их страной, пристрастив большую часть ее населения к наркотической отраве. Опиум для Китая — огромное бедствие, а поражение в последней «опиумной» войне еще больше озлобило жителей империи, — сокрушенно заметил Пржевальский. — Опиум — огромное бедствие, и особенно в армии, он производит в людях слабость физическую и нравственное угнетение, к тому же курильщики очень боязливы и впечатлительны. Представь себе, какой легкой добычей становится подобная армия.

— Мой господин, разве пристало нам принимать у себя этих русских разбойников? Это шпионы, наверняка шпионы! — Толстощекий, осанистый Лю Юань, стоя на крыльце резиденции, неустанно нашептывал своему повелителю «добрые» советы. — А вдруг об этом узнают в Пекине? Что скажет император?

— Уймись, Лю. Ты сам знаешь, что по учебнику географии этого русского обучаются в школах по всей Поднебесной. Разве мы можем ему отказать? — Чин-цай, невысокий, плотный, в красной, расшитой цветами бархатной шапочке с черной кистью и в богато украшенном халате, не проявлял признаков беспокойства. А скорее наоборот, с детским нетерпением и любопытством ожидал появления русских.

— Разумеется. Но разве русские не отняли у нас Кульджи? Разве они не враги императору? Наверняка такой знатный и известный человек неспроста прибыл в Хами, уж он-то знает, как велико значение ваших владений, мой господин.

— Замолчи, Лю, ты портишь мне удовольствие. Лучше распорядись приготовить на завтра обед для наших гостей и смотри, чтобы блюд было не меньше полусотни. Я хочу показать этому Пржевальскому наше гостеприимство, — с гордостью оглядывая выстроившихся во дворе в две шеренги солдат с развевающимися знаменами, проговорил чин-цай.

Лю Юань сердито надулся и, засунув руки в рукава, принялся с видимым неудовольствием ожидать прибытия гостей.