Весь экипаж с «Gorm den Gamle» явился распроститься с нами. Мы устроили под открытым небом маленький банкет. Фелисьен превзошел самого себя в блестящих оригинальных тостах. А потом мы пристегнули лыжи и ждали сигнала к отъезду. В начале пути каждому было стыдно воспользоваться санями.

По знаку Снеедорфа на небольшом шесте появился датский флаг, который мы приветствовали троекратным «ура» и сниманием шапок. Между тем, автомобиль начал уже свое завывание. Вслед за тем взвился штандарт с гербом Гренландии: с поднявшимся на дыбы белым медведем на голубом поле. В этот момент внизу, в фиорде, послышались гулкие выстрелы, с громовым треском отразившиеся от скал. То был салют с «Gorm den Gamle». Нильс Киркегор начал быстро моргать, хотя на лице его была все та же тихая улыбка. Он явился в полном блеске и исполненный энергии. Но видно было, как его серые глаза начинают покрываться предательскою влагой.

– Да будет вам удача на ваших путях! – спокойно сказал Снеедорф.

– И будьте счастливы! – стаскивая поданную, руку, ответил милый капитан.

С искренней трогательностью мы расстались.

«Gorm den Gamle» должен был простоять в фиорде еще неделю, на случай, если бы нам пришлось вернуться, благодаря непредвиденным затруднениям, в самом начале пути.

Автомобиль «переводил дух». Его мотор ровно и правильно работал. Петер Гальберг уверенно стоял в закрытом стеклом помещении, держа руки на рулевом колесе. По данному знаку винты начали свое вращение, и машина не спеша двинулась вперед. Веревка от саней натянулась. Гуски залаял, весело прыгая около машины.

Люди, стоявшие на месте бывшего лагеря, кричали и махали на прощание. Их крики затихали, фигуры уменьшались. Машина шла вперед и удалялась, взбираясь на ледяной вал, и вдруг исчезли из наших глаз и фиорд, и люди, собравшиеся на вершине ледника.

Выглядели мы все поистине удивительно. Если в таком виде Фелисьен появился бы на бульваре, я думаю, что парижские обыватели приняли бы его за фантастического шоффера, который не сумел как следует одеться. Башлык из прорезиненной материи, фуражка с наушниками и куртка из волчьего меха, наружу шерстью, громаднейшие перчатки, обшитые кожей, штаны из оленьей шкуры и, в добавление к этому, защитные очки!

Он, Стеффенс и Эква в своем эскимосском уборе составляли мохнатую троицу, которая, неожиданно появившись, могла бы наполнить страхом самые отважные сердца.

Особенно дико выглядел Сив. Запрятав свою черную голову и все тело в белый косматый медвежий мех и скрыв свои коварно-неспокойные глаза за стеклами очков, он был похож на странного зловещего зверя, с изумительной быстротой и проворством нырявшего среди сугробов снега.

Я предпочел шерстяную одежду, и мне никогда не приходилось раскаиваться в этом. Плотная нижняя исландская куртка превосходно служила во всякую погоду. Но я запасся еще и другой переменой из непромокаемой, легкой, превосходно-прорезиненной материи, удобной на случай вьюги. Шутить было нечего. Надо было готовиться к холоду, необычайно суровому, страшному холоду высокого материка.

У всех нас обувь, изготовленная в Копенгагене, состояла из своеобразной комбинации снеговых гамашей с эскимосскими «камминеры». Она тепла, удобна, и к ней легко пристегиваются лыжи. Снеговые очки, которыми пользуемся мы все без исключения, предохраняют нас от потери зрения вследствие снежного блеска. В солнечные дни они будут нам безусловно необходимы. Приготовлены они из темно-серого стекла и снабжены по сторонам тонкой проволочной сеткой, как предохранительным средством против проникания сильного отраженного света.

Эква носит туземный сорт очков, – очков, изготовленных из черного дерева и снабженных узкой горизонтальной щелью. Так как во время бега на лыжах это приспособление мешало ему смотреть на землю, мы усовершенствовали его очки, снабдив их другой, перпендикулярной, щелью, пересекающей первую под прямым углом.

У каждого из нас был мешок за спиной.

Мы двигались вперед медленно и осмотрительно, так как глетчеры и при настоящих, вполне благоприятных, условиях небезопасны. Мы поднимались с террасы на террасу вверх по склонам, ложбинам, через холмы, бугры и отвердевшие сугробы.

С некоторых пунктов опять можно было видеть пояс черных береговых скал, отдаленное море, фиорд, а в подзорную трубку мы различали и небольшие движущиеся точки на поверхности крайнего глетчера – друзей, недавно оставленных нами.

Тусклый, слабый свет освещает ледяную пустыню. Приближается время долгого дня, и солнце, едва на минуту скрывшись за горизонт, снова поднимается на востоке, пробегая полный круговой путь.

Мы миновали несколько громадных трещин и заглянули в одну из них. Блестящие ледяные стены трещины терялись в черно-синей глубине. Трещина была шириной почти в 20 метров. Мы находимся на высоте 3.500 футов. Автомобиль работает безукоризненно. Винты кружатся и блестят при тусклом свете, как свивающиеся змеи. Бесконечная борозда в снегу и льду за нами отмечает наш путь.

Через пять часов непрерывного движения машина становилась. Последние голубоватые отблески на западе исчезли.

Снеедорф и Надежда вышли. Надежда была так мила в своей кожаной с башлыком шапочке, в облегающей ее шубке, в теплых спортивных шароварах и короткой шотландской юбке. Мы начинаем разговор. Снова поздравляем Петера Гальберга. Потом мы ставим палатки. Спальные мешки уже готовы. Снег начинает таять в кипятильных приборах. Лагерь разбит. Воткнуты в снег лыжи и шесты. Фелисьен прибыл в довольно скверном настроении. В громаднейших перчатках, которые могли бы возбудить страх и ужас в городе, он гневно стискивает ружье.

– Что за земля здесь? Отвратительный край! Ни одного белого медведя! Ни одного песца, ни одного оленя! Нет даже несчастной белой куропатки!..

Действительно, широкая равнина, лежащая вокруг, пуста и мертва в морозном воздухе. Тихо, абсолютно тихо. Нигде ни живой твари, ни былинки. Это поистине ледяная пустыня.

Странное чувство охватывает нас, когда мы, незначительная группочка смельчаков, проникаем в эту глухую, мрачную пустыню. Пустыня смыкается за нами и охватывает нас с каждым часом все больше и больше.

Лед теперь перед нами, как бесконечная, неизмеримая белая равнина, чуть заметно повышающаяся к востоку, – равнина под куполом светло-голубого неба. Куда приведет нас она, если мы будем постоянно подниматься?

Утром, когда край затянут мглою, приходится руководствоваться компасом на каждом шагу. Машина идет вперед медленно, хотя область трещин и неровностей осталась далеко-далеко за нами.

Регулярно в полдень Петер Гальберг производит измерение широты и долготы. Сегодня барометр показывает высоту 6.500 футов, а одометр, – что машина прошла 60 кил. Научные исследования делаются, конечно, правильно и заботливо.

Сегодня отмечаю случайность, ясно иллюстрирующую, как неожиданны и коварны бывают опасности пустыни, и как малейший недосмотр может повести к катастрофе.