Но до остальных Мике не было никакого дела.

Только до Васьки – было. И потом – почему бы Ваське когда-нибудьне вспомнить, что она – старшая сестра, любящая старшая сестра? Ведь она не такуж плоха – Мика. Рачительная хозяйка и очень экономная при этом, ну кто былучше нее распорядился капиталом в тридцать тысяч долларов?

Никто.

Еще при жизни Солнцеликого она отрывала небольшие суммы отего ежемесячных щедрот – так, на всякий случай, на черный день. Вкупе стридцатью тысячами состояние получилось вполне приличное. Они, конечно, нероскошествуют, но и не бедствуют, все распланировано на несколько лет вперед,вот и квартиру продавать не пришлось. И Васька ни в чем не нуждается, такпочему ей не любить Мику? Чем она хуже парочки толстых глупых американцев изВайоминга? Чем она хуже дворовых приятелей Васьки, к которым та сбегает прикаждом удобном случае? Ничуть не хуже – много лучше. Она не учит Васькупохабным словечкам, и не сует ей в руки подобие сигар из листьев чернойсмородины, и не ставит фингалы под глаз, и не дразнит ее дауном. Она могла бывзять Ваську за руку и ввести ее под сень Андерсена и шотландских народныхсказок и преданий, а потом наступил бы черед дневников птицы Кетцаль, идневников мотоциклиста, и дневников путешествующих автостопом (Вайоминг иНеваду они, как правило, обходят стороной), и даже Теннеси Уильямс… Даже онсогласился бы подождать Ваську и Мику в условленном месте, на залитой дождемтрамвайной остановке.

Трын-трын, дзынь-дзынь, трамвай «Желание» отправляется.

Васька – не то, что Мика, она из принципа – поедет на нембез билета.

Мика – не то, что Васька, она заплатит за оба, нет на светевещи, которую она не сделала бы ради Васьки, к примеру – аргентинское танго,она могла бы научиться танцевать аргентинское танго…

– Хочешь, я научусь танцевать аргентинскоетанго? – шепчет Мика.

Васька не отвечает. Васька спит. Ее тело едва ли не горячееобычного, только у крошечных волнистых попугайчиков и голых кошек породыканадский сфинкс бывают такие горячие тела. А совы – о совах Мика не знаетничего, она отродясь не держала их в руках.

Если когда-нибудь и случится чудесное (ужасное) превращениеВаськи в кошку – это произойдет ночью, и Мика просто обязана при этомприсутствовать. Пока никаких тревожащих симптомов нет, но… Васька все равноменяется: полоска век не такая ровная и не такая короткая, какой былараньше, – день, неделю, месяц назад она выгнулась дугой, поднялась квискам и явно удлинилась. Кто охраняет полоску по ту, недоступную Мике,сторону?

Coastguard.

Береговая охрана Васькиных снов.

Мике в них не сыщется и местечка, рассчитывать на контрамаркутоже не приходится, утром Васька откроет глаза, и это будут новые глаза –восточные, или, как пропела бы птица Кетцаль, – ориентальные, по форменапоминающие лимон. Почти как у голых кошек породы канадский сфинкс.

Васька спит.

Во сне у нее растут волосы, становясь еще темнее, ещешикарнее, руки-ноги тоже растут – ненамного, на тысячную долю миллиметра, намикрон, но подрастают. А потом, когда будут прочитаны дневники мотоциклиста идневники путешествующих автостопом (они никогда не будут прочитаны, а если ибудут, то совсем не Микой) – потом у Васьки начнет расти грудь.

Великое событие, равное по значимости изобретению колеса исозданию опытного образца автомата Калашникова. А потом…

Первая менструация, как же, как же.

Тут-то и пригодится Мика с ее скудными, но все же знаниями.С ее скудным, но все же опытом. Тут-то она и выкатит тампоны и прокладки,тут-то она и разразится нагорной проповедью о том, что со всеми девочкамислучается это, и: не. нужно ничего бояться, все в пределах физиологической нормы…тьфу ты, конечно же Мика подберет другие слова,, гораздо более поэтичные. Нелишенные мудрости и одновременно успокаивающие. Не исключено, что к томувремени Мика уже освоит аргентинское танго или обучится другим штучкам,недоступным дворовым приятелям Васьки, потому что вместо головы у них –футбольные мячи. Да, да, футбольные мячи – это еще не худший вариант. Васька –совсем другая, во-первых, потому, что она – девочка, и совсем не глупая,наоборот – смышленая, несмотря на редкую психологическую особенность, а, может,благодаря ей? Несомненно, Мика могла бы стать Васькиным лучшим другом, кому,как не сестре, рассказывать о своих первых мальчиках? Девяносто девятьпроцентов из всего рассказанного наверняка будет враньем – и насчет поцелуев, инасчет места, где поцелуи застали парочку врасплох, и насчет возрастаизбранника (он не затрапезный семиклассник, каковым является на самом деле, а,по меньшей мере, девятиклассник) – пусть, Мика проглотит любое вранье. Конечно,до этого еще далеко, и ждать придется долго.

Но Мика согласна подождать.

…В четвертом классе Васька впервые заперла дверь своейкомнаты на ключ.

Это случилось после того, как Мика допустила прокол –единственный за предыдущие два года, единственный за предыдущие семьсоттридцать ночей. Начало каждой из этих семисот тридцати ночей она проводила уВаськиной постели, полная тайных мечтаний об их будущей жизни, пусть иотличающейся от прошлой, но все равно – счастливой. Разное счастье – оно все жесчастье. Мика отпускала на мечты полтора часа – не больше и не меньше, а потом,успокоенная, убаюканная, уходила к себе. Но уйти в тот раз она не успела, и всеиз-за того, что позволила себе взять Ваську за руку. Жест совершенно невинный,разве сестра не имеет права взять за руку сестру?..

Как давно она не касалась Васькиных пальцев? Очень давно, никогда.Даже в ванную Васька ее не пускала, сама мыла себе голову, реже – шею;единственное, что доставалось на долю Мики – подтирать лужи воды, вылавливатьиз стока застрявшие волоски, выбрасывать в мусорное ведро размякшие обмылки.

Как давно она не касалась Васькиных пальцев?

Даже спящие, они были полны жизни. Тонкая и жаркая кожа едвазаметно пульсировала, Мика так и видела арбузы Васькиных детских секретов,покачивающихся на синих волнах прожилок и вен. А запах черной смородины? И ещечего-то запретного, но как-то связанного с футбольными мячами… Васька спала – илишь потому не отняла руку. Вот так, хорошо, хорошо, моя девочка.

Мое загляденье.

Мика проснулась утром, в той же позе, в которой заснула. ИВаськина рука все еще была в ее руке. Открой она глаза на минуту, на тридцатьсекунд раньше, чем Васька – непоправимого удалось бы избежать. Но несчастьезаключалось в том, что глаза они с Васькой открыли одновременно.

– Что ты здесь делаешь? – заорала Васька, выдергиваяпальцы из вспотевшей и безвольной Микиной ладони.

– Ничего, – только и смогла пролепетать Мика.

– Ты за мной подсматривала?!

– Ну что ты! Успокойся, успокойся, маленькая моя…

– Я не маленькая! И не твоя. Уходи, убирайся отсюда!