и делиться этим с Костей, что он живет в далеком Бутово, а мог бы, как мне представлялось, жить в Москве где угодно в достойных уровня его успехов в бизнесе районах, а, может быть, даже в лучшем из них. Ведь он, как и я, москвич, и с рождения впитал в себя любовь к городу с его златоглавыми церквами и широкими проспектами. Но Костя оставался холодным к шику и излишнему комфорту.

— Володя, ну не люблю я этот якобы московский бомонд с его тусовками и нуворишами, понаехавшими со всех концов России. Не терплю я рублевскую показуху, — неизменно раздраженно бросал он мне в ответ, — и никогда не буду там жить.

Сарсания действительно во многом предпочитал аскетичный образ жизни. Пожалуй, единственно, к чему он тяготел, так это к марке автомобиля. Он был вынужден много перемещаться по городу и за его пределы и ужасно уставал от переездов, поэтому его личная машина, как он всегда считал, должна была быть высокой и вместительной, а если принять во внимание, что он был сам большим и часто жаловался на спину и ноги, то ему хотелось иметь под собой удобное кожаное кресло, чтобы в пути вытянуться и расслабиться.

Несмотря на все усилия, «Ростову» не посчастливилось стать чемпионом, он стал лишь серебряным призером, но своей самоотверженной игрой удивил и поразил всех специалистов. А что клуб сотворил в Лиге чемпионов, то это была отдельная песня. Честно заработав большие деньги, достаточные, чтобы расплатиться по многолетним долгам, «Ростов» доказал всем скептикам, что и без европейских звезд и игроков сборной можно здорово играть и даже красиво выигрывать в Лиге чемпионов. В кое веки благодаря этому скромному клубу наконец за наш отечественный футбол было не стыдно.

Время шло, а Крстя продолжал тренировать «Атлантас» и время от времени прилетать в Москву. Только в апреле 1917-го года, проходя по тому же маршруту в Крылатском, Костя вдруг разоткровенничался:

— Все, — сказал он, — перехожу в «Рубин» вместе с Курбаном. Уже познакомился со всеми спонсорами и хозяевами клуба. Думаю, у нас все получится, и поставленные задачи нам по плечу. Кое-кого из «Ростова» возьмем, конечно, но нужно строить новую команду, способную собирать полные трибуны нового стадиона в Казани.

— Странно мне все это слышать, — сказал я, — ты же все это время хотел работать только в «Зените».

— Ну а что в «Зените»? Я же тебе рассказывал, что Алексей Борисович со мной встречался, да и Дюков все эти годы меня звал к себе. Они никак не могут взять в толк, что прийти-то в команду я могу, но результат дать не смогу. Вот ты как думаешь, почему у меня с Курбаном все всегда получалось? Да потому что мы с ним всё одинаково понимаем и мы, если хочешь, одно целое. А в «Зените» все было бы не так. Деньги, конечно, я бы получал хорошие, да только свою репутацию подмочил бы, поскольку результат уходил бы в свисток. Мне нужна единая команда, а это значит: Фурсенко и я, и никто больше. Тогда все бы получилось. Пришел бы в команду тренер, в котором мы с Сергеем Александровичем были бы уверены. Хорошо бы, Манчини! Решение принимали бы сразу и быстро. А если между нами будет Митрофанов, то, боюсь, ничего хорошего не получится, я об этом откровенно говорил Миллеру при наших встречах. Максим — неплохой парень и все такое, но он для меня, как какое-то препятствие. «An obstacle to overcome», — почему-то сказал он по-английски. — Надеюсь, что Алексей Борисович меня понял, но боюсь, не до конца.

Я внимательно смотрел на Костю и видел, как он волнуется.

— Ну а если всё же представить, что в «Зенит» снова придет Фурсенко и разрулит твой вопрос, тогда ты что будешь делать?

— Маловероятно, — сказал он. — Что гадать понапрасну. — Но если вдруг это свершится, то сам понимаешь, тогда придется мне перед «Рубином» извиниться. Надеюсь, они меня поймут правильно и обойдется все без скандала. Мне ближе всех Сергей Александрович.

Костя вдруг остановился и посмотрел на меня, прищурив глаза.

— Ты все до меня докапываешься. Ты лучше вот что мне скажи: ты сам — то чем будешь заниматься? Да, кстати, ты свой исторический роман, который пишешь чёрт знает сколько лет, когда наконец закончишь?

— Уже закончил, — торжествующе сказал я. — Издательство «АСТ» уже приняло роман к изданию, сейчас литературный редактор читает, затем книга пойдет в печать. Думаю, что в конце августа или в сентябре уже будет в продаже.

— Наконец! Ты его назвал, как планировал: «Хочу женщину в Ницце»? — спросил Константин.

Я кивнул.

— Надо будет почитать, — улыбнулся он. — Ну а дальше-то что будешь делать? Может, все же продолжишь заниматься агентским бизнесом?

— Костя, я устал он этого вопроса, который постоянно слышу от журналистов. Не забывай, мне 61 год. Когда-то тренер «Зенита» Юрий Андреевич Морозов, когда мы его в «Совинтерспорте» в Ирак работать отправляли, говорил, что футболист уже в 28 лет должен потихонечку стеночку начинать подбирать, в 29-гвоздик в неё вбивать, а в 30 — вешать на него бутсы. Бышовец тоже в бытность свою в «Зените» любил повторять, что когда тренеру за 60, с ним начинает твориться что-то не то!

— Правда сейчас, — засмеялся Костя, — он так не думает.

— Я с тобой согласен, — сказал я. — Однако согласись и ты, нельзя быть футбольным агентом, когда на тебя футболист начинает смотреть не как на мужчину средних лет, а как на умудренного опытом, но деда. Это приводит к утрате доверия, потому что отсутствует связь времен. Мы как будто живем в разных ментальных мирах. Я весь в прошлом, а он в будущем.

— Ну-ну, — произнес недовольно Костя, — чего-то ты дуришь, парень. Сейчас ни один тренер в 70 лет не отказывается от работы. Вспомни, ты раньше мог любого футболиста или тренера уговорить принять нужное для тебя решение. И сейчас, думаю, что можешь. Ладно, как знаешь, — махнул он рукой.

— Вот именно, Костя, — продолжил я, — я лучше куплю еще одну пачку бумаги, заправлю любимую ручку чернилами и напишу интересный роман. Это как навязчивая идея.

— Не понимаю, — сказал с сомнением Костя. — Хотя… Я бы, может быть, тебя и понял, если бы мог сам писать, — вдруг изрек Константин, — а так…

Майские встречи Сергея Александровича с Алексеем Борисовичем в ложе VIP нового петербургского стадиона становились теплее и сердечнее по мере того, как Миллеру виделось все яснее, что прощание с 72-летним румынским специалистом — дело неизбежное.

Наша встреча с Костей