– Льюис, – позвала я и положила руку ему на рукав.

Как бы очнувшись, он отвесил Луэлле старомодный поклон. Она пристально на нас поглядела.

– Вам, Дороти, не следовало бы заводить столь юных любовников, да еще таких неотесанных.

Я ничего не сказала. Вот незадача: завтра весь Голливуд узнает об этом случае. Луэлла станет мне мстить. Это сулило не менее двух недель сплошных неприятностей.

Луэлла уехала, и я не смогла удержаться от упреков. Льюис взглянул на меня с жалостью:

– Вас это и правда огорчило?

– Да. Терпеть не могу сплетен.

– Я все улажу, – миролюбиво пообещал он.

Но он не успел выполнить своего обещания. На другой день по дороге на студию роскошный автомобиль Луэллы Шримп не вписался в поворот и разбился в долине Сан-Фернандо.

Луэлле устроили роскошные похороны. Это была вторая голливудская знаменитость, трагически сгинувшая за последние два месяца. Кладбище утопало в цветах и венках. Я приехала с Полом и Льюисом. Третий раз за короткий срок хоронили знакомых мне людей – недавно Болтона, перед тем – Фрэнка. И вот я снова иду по ухоженным кладбищенским аллеям. Здесь я проводила в последний путь трех человек. Они не походили один на другого, но все трое были слабыми и жестокими, жадными и разочарованными, все трое были охвачены лихорадкой, непонятной ни им самим, ни окружающим.

Меня терзала мысль: что за преграда так часто встает между людьми и их сокровенными желаниями, их невероятным стремлением к счастью? Может, в препятствие вырастает то представление о счастье, тот идеал, что они сами себе создают, – несовместимый с реальной жизнью? Или виновато время? Или нехватка времени? Или взращенный с детства надлом?

Вернувшись домой, я долго рассуждала на эту тему, обращаясь то к моим двум мужчинам, то к звездам. Но ни те, ни другие не могли дать мне ответа. В мерцании светил я находила столь же мало понимания, как и в глазах своих друзей. Я поставила на проигрыватель «Травиату». Эта романтическая музыка – ее ведь можно так назвать – всегда настраивала меня на философский лад. Наконец их молчаливость вывела меня из себя:

– Ну ладно. Вот вы, Льюис, скажите, вы счастливы?

– Да.

Лаконизм ответа привел меня в отчаяние. Но я продолжала упорствовать:

– А почему, вы знаете?

– Нет.

Я повернулась к Полу.

– А ты, Пол?

– Скоро надеюсь стать совсем счастливым.

Этот намек на женитьбу меня встревожил, и я поспешила перевести разговор в другую плоскость:

– Ну, хорошо. Нас здесь трое. Вечер теплый, земля круглая, мы здоровы, мы счастливы. Но почему у большинства из тех, кого мы знаем, такой голодный, такой затравленный вид?.. Что с ними происходит?

– Умоляю тебя, Дороти, – простонал Пол. – Я в этом совсем не разбираюсь. Почитай газеты, там много об этом толкуют.

– Ну почему никто никогда не хочет говорить со мной серьезно? Что я, гусыня, что ли? Или круглая идиотка? – взорвалась я.

– С тобой невозможно всерьез говорить о счастье, – улыбнулся Пол. – Ты сама – живой ответ. Нельзя же обсуждать с Богом вопрос о существовании Бога.

– Дело в том, – внезапно вмешался Льюис, – что вы добрая.

Он пробормотал это еле разборчиво, затем резко встал и оказался у раскрытой двери в гостиную. Проникавший оттуда свет освещал его, как софит. С поднятой, точно у проповедника, рукой он выглядел несколько театрально.

– Вы… понимаете… Вы добрая… А большинство людей совсем… совсем не добрые… Они не умеют быть добрыми даже к самим себе…

– О Господи! Давайте лучше выпьем в каком-нибудь месте повеселее, – предложил Пол. – Льюис, поедемте с нами?

Он впервые пригласил Льюиса, и, к моему великому удивлению, тот согласился. Мы не были в вечерних туалетах, так что решили махнуть в ночное молодежное кафе неподалеку от Малибу. Втроем мы еле втиснулись в Полов «Ягуар», но я со смехом заметила, что Льюису, верно, все же лучше в машине, чем снаружи в ту нашу первую встречу – образчик моего тонкого юмора. Пол врубил стартер, дал газ, и мы тронулись. Верх был опущен, ветер свистел в ушах и трепал волосы. Я была безоблачно счастлива. Рядом были двое моих мужчин – любовник и младший брат, почти сын, оба красивые, щедрые и добрые, я любила их обоих. Я вспомнила о несчастной Луэлле Шримп, лежащей в земле сырой, и подумала, что мне безумно везет и что жизнь – чудесный подарок.

Кафе оказалось битком набито. Все там были молоды, в той или иной степени волосаты и бородаты. Нам стоило немалых трудов отыскать свободный столик. Если Пол хотел избавиться от моей болтовни, ему это вполне удалось – музыка так гремела, что не поговоришь. Но все было очень мило: молодежь весело дергалась под звуки джерка, а скотч подавали сносный. Я даже не сразу заметила отсутствие Льюиса. И только когда он вернулся за столик, обратила внимание, что у него остекленевший взгляд, и удивилась: он никогда особо не напивался. Улучив минутное затишье, мы станцевали с Полом медленный танец. Когда я возвращалась на место, все и произошло.

Какой-то потный бородач преградил мне дорогу и толкнул меня почти у самого нашего столика. Я машинально пробормотала «извините», но он обернулся и уставился с вызовом. Взгляд его переполняла такая злоба, что мне сделалось страшно. Ему было лет восемнадцать, и, наверное, на улице его ждал большой мотоцикл. Парень, видать, хватил лишнего. По виду он был из той шпаны, о которой газеты прожужжали все уши. Он протявкал:

– А ты, старуха, чего здесь забыла?

Имелась всего секунда, чтоб оскорбиться, и я успела это сделать. И тут, точно ядро из пушки, у меня из-за спины выскочил человек. То был Льюис. Он схватил бородача за горло, и они покатились по полу среди опрокинутых столиков и ног танцующих. Пронзительным голосом я стала звать Пола и увидела, как он пытается продраться сквозь толпу. Но молодежь, в полном восторге от происходящего, окружила дерущихся плотным кольцом и не давала пройти. Я кричала: «Льюис, Льюис!», но он, не обращая внимания, с глухим рычанием катался, сцепившись с моим обидчиком, не выпуская его горла. Этот кошмар длился минуту, целую минуту. Внезапно оба замерли, лежа на полу. В темноте их было плохо видно, но эта внезапная неподвижность показалась еще страшней, чем драка. Кто-то крикнул:

– Да разнимите же их!

Полу наконец удалось прорваться. Он растолкал зрителей и бросился к дерущимся. И тут я отчетливо разглядела руку Льюиса. Кисть его длинной и тонкой руки неистово сжималась и разжималась на горле неподвижно лежащего противника. Потом я увидела, как Пол по одному отрывает его пальцы от горла жертвы. В этот момент меня толкнули, и я без сил плюхнулась на стул.

Дальше все происходило очень быстро: Льюиса удерживали в одном углу, хулигана приводили в чувство – в другом. Никто не хотел скандала, поэтому вскоре мы очутились втроем на улице, еще тяжело дышащие и растрепанные. В полном молчании мы погрузились в «Ягуар». Льюис успокоился и выглядел отрешенно. Пол тяжело вздохнул, достал сигарету, раскурил и протянул мне, потом взял еще одну. Он явно не торопился уезжать. Я повернулась к нему и сказала как можно веселее: