Катер разгонялся все быстрее, теперь уже почти весь его корпус поднялся над водой. Когда колесо Стюарта подпрыгивало на волнах, вода больно резала ему грудь. Было такое ощущение, что плечи вот-вот оторвутся от тела. Стюарт попытался закричать, но перед ним внезапно выросла высоченная волна, и он врезался в нее, нахлебавшись соленой морской воды. Катер начал поворачивать — теперь-то его заметят! Он снова попробовал открыть рот, чтобы позвать на помощь, но на сей раз вода проникла в горло и залила легкие. Стюарт закашлялся, его стошнило, но он не отпускал спасительную камеру.

До него донесся голос крестного:

— Человек за бортом! Жан-Люк! Мальчишка нахлебался воды!

После этого Стюарт отключился, и через несколько мгновений он уже лежал на животе на белой подушке, а Жан-Люк стучал ему по спине.

Потом все называли его героем. Когда узнали, что Стюарт так и не смог забраться в колесо и лодка тронулась до того, как он был готов, Маркус сказал:

— Ты крепкий парень. Мы протащили тебя вокруг всего залива.

Джеми признался:

— Я тоже не отказался бы прокатиться так. Катание на водных лыжах без лыж.

Мэри единственная догадалась извиниться:

— Прости, что мы не заметили тебя. Но ты плыл на последнем колесе…

Только Чарли, казалось, был недоволен.

После первого дня каникул интерес Маркуса к детям заметно ослаб, оставшиеся дни он едва разговаривал с ними. Большую часть времени он проводил за переговорами с Диком Матиасом и мужчинами в деловых костюмах. Иногда их приводили на детскую половину веранды познакомиться, но чаще всего сразу же после переговоров они отправлялись в аэропорт. Во время этих напряженных деловых встреч Клеменс кочевала между двумя концами террасы, иногда с нескрываемой скукой наблюдая, как дети играют в шашки и шахматы. Как бы то ни было, она редко показывалась раньше полудня.

Днем Стюарт постоянно чувствовал себя напряженно, но главные его неприятности начинались, когда всех укладывали спать, — Чарли не упускал случая подразнить или поиздеваться над ним. «Давай, Стюарт, — говорил он, бросив свои брюки и носки на пол. — иди сюда и прибери это. Если твоя мать уборщица, то и ты должен убирать за нами».

Или крал ремень Стюарта и крутил им над головой, почти задевая тяжелой металлической пряжкой нос несчастного хозяина.

Однажды вечером, спустя довольно продолжительное время после того, как их уложили спать, Чарли высунулся в окно, открыл ставни и выбросил рубашку Стюарта на улицу.

— Кто, черт побери, сделал это? — раздался грозный голос Маркуса. — Что там у вас происходит?

Никто не нашелся, что ответить. Затем Чарли крикнул:

— Это Стюарт зачем-то выбросил в окно свою рубашку.

— Что ж, тогда он должен спуститься сюда и забрать ее.

Напуганный Стюарт спустился в сад в пижаме. Маркус, Клеменс, Дик Матиас и еще несколько взрослых сидели и ужинали под соснами. Ночной сад наполнял запах олеандра. На столе горели свечки. Школьная рубашка Стюарта лежала на каменной террасе.

— Ты чего это валяешь дурака? — грозно спросил Маркус.

— Мне очень жаль, — сказал Стюарт, он поднял рубашку и снова повернулся к столу. — Она случайно вылетела в окно.

Услышав это, Маркус разразился смехом:

— Случайно вылетела в окно! Очень правдоподобно. Дай-ка я угадаю: скорее всего, ей в этом помог кто-то из твоих соседей, так? Ты любишь бри? Возьми кусочек себе в постель и хлеба прихвати. И если бы я был на твоем месте, то не стал бы делиться с другими. Преподай им урок.

В их последний вечер во Франции, после того как все бизнесмены уехали на такси в Ниццу, радостный Маркус вошел в беседку и произнес:

— Дело сделано! Ваш крестный отец только что заработал состояние. Это нужно отметить.

Он носился по террасе, переполняемый радостным возбуждением.

Служанок отправили за шампанским и восемью золотыми бокалами. Всем, включая и детей, налили шампанское, и Маркус произнес тост:

— За будущее и за моих шестерых крестных детей! — Поняв, что забыл о своей подружке, он добавил: — И конечно, за прекрасную Клеменс.

Сэффрон спросила:

— Крестный Маркус, вы сейчас действительно заработали состояние?

— Да, небольшое такое состояньице, — рассмеялся он в ответ. — Я только что купил завод. Не думаю, что люди, которые мне его продали, догадываются, что именно я у них купил и что с этим заводом можно сделать.

— А сколько это — состояние? Это больше тысячи фунтов? — снова спросила Сэффрон.

Вмешалась Абигейль:

— Капитал — это больше миллиона долларов. Хотя мой папа говорит, что теперь миллион долларов — это уже не то, что раньше.

— В этом-то и заключается великая загадка материального богатства, — сказал Маркус. — Именно поэтому так прекрасно быть богатым. Невозможно сказать, что такое состояние. Каждый вкладывает в это слово свой смысл.

— Если бы у меня был капитал, — сказал Джеми, — то я купил бы себе такой же катер и поплыл бы на нем в Австралию или еще куда-нибудь.

— А как насчет тебя, Стюарт? Не думаю, что ты тоже захотел бы купить себе такую же посудину после нашего последнего плавания.

Стюарт подумал немного.

— Мне очень хочется иметь настольный футбол вроде того, который у нас стоит в детском клубе, где игроки крутятся на палках и нужно забивать голы.

— Мэри?

— Очень хочу пони. Папа обещал купить мне его на день рождения.

— А что ты думаешь, Чарли? Что бы ты сделал со своим состоянием?

— Купил бы себе «астон мартин», или пару ружей, или что-нибудь еще.

— А что вы собираетесь купить себе, крестный Маркус? — спросила Сэффрон.

— Я? Я даже не думал об этом. В любом случае, я еще не успел ничего заработать на этом деле. Как раз наоборот, я только что согласился заплатить кучу денег.

— Но ведь должна же у вас быть какая-нибудь мечта, — заметила Абигейль. — Как, например, у моей мамы. Она мечтала полететь в Париж на самолете и купить сто новых платьев у кутюрье.

— Хорошая идея, может быть, и я когда-нибудь позволю себе это, Абигейль. Если я чего-нибудь хочу, так это одеваться так же хорошо, как твоя мама.

Джеми Темпл решил, что это была отличная шутка, и хохотал так долго, что у него заболели ребра.

— Можно быть уверенным только в одном, — продолжил Маркус, — никто не заберет деньги с собой в могилу. В тот миг, когда вы умрете, все это — деньги, дома, катера — испарится. Правительство отнимет половину, а дети позаботятся о том, что осталось.

— Но ведь у вас нет детей, крестный Маркус.

— Это ты верно подметила, Сэффрон.