Она прищурилась, глядя на его ужимки. Но он заметил почти неуловимый намек на улыбку в уголке ее рта. Окрыленный успехом, Питер вновь крутанулся на месте в своем воображаемом платье, но запутался в собственных ногах. Схватился за край бочки, чуть не опрокинул ее на пол, но все-таки устоял на ногах и не свалил бочку. Маева хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Питер улыбнулся и снова раскланялся.

– Tusen takk[22], барышня. Это только один из моих многочисленных талантов.

Она застенчиво сложила руки под подбородком.

Он хлопнул в ладоши. Указал рукой на бочку:

– Er du klar?[23]

Она покачала головой и указала на него пальцем.

Он широко распахнул глаза, изобразив изумление:

– Я первый? Что, от меня так плохо пахнет?

Она громко фыркнула, и он рассмеялся от всей души. Что-то произошло между ними, что-то новое и небывалое. Их взгляды встретились. Ее глаза блестели, но теперь не от слез. Он решил закрепить свой успех, сообразив, что она, видимо, понимает гораздо больше, чем ему представлялось.

– Ладно, я вымоюсь первым. Но только если ты мне поможешь намылиться, чтобы уж точно убрать весь запашок. – Он протянул ей кусок мыла, наклонил голову набок и зажал пальцами нос.

Ее улыбка погасла, глаза снова уставились в пол. Она обняла себя за плечи, вновь сделавшись замкнутой. Хмурой. Упрямой. Черт возьми. Он подбросил мыло на ладони и беспечно взмахнул рукой:

– Не волнуйся, я вымоюсь сам. Ни одна женщина не должна терпеть такое благоухание.

Он разделся, сбросив одежду на пол. Почувствовал на себе ее взгляд. Вскарабкался на табуретку, забрался в бочку и невольно застонал от приятного жара. Уровень воды поднялся, Питер откинул голову на край бочки и закрыл глаза. Теперь медленно и осторожно. Не дави на нее.

Он слизнул с губы пот; вода оказалась слишком горячей, но он был полон решимости. Сделать вид, что ему все равно, и так заманить ее в бочку. Здесь как раз хватит места для них двоих.

Через пару минут он почувствовал, как вода всколыхнулась. Чуть приоткрыв глаза, он ждал, что будет дальше. Как и всякий рыбак, он умел запасаться терпением. Ее ступня задела его ногу. Он не осмелился пошевелиться. Она тоже застыла.

Погрузившись в воду до самого носа, она смотрела на него своими зелеными глазами, словно пила его взглядом.

Ее медные волосы – красные водоросли, приманившие его в тот, первый раз, – раскинулись по воде, точно сеть. Да, точно сеть. Кто здесь рыба, а кто рыбак? Ему пришлось прикусить губу, чтобы сдержать довольную улыбку.

Она целиком погрузилась под воду, свернулась калачиком на дне бочки. Волосы, всплывшие на поверхность, полностью скрыли ее обнаженное тело. Питер чуть сдвинулся, освобождая ей больше места, но места было не так уж и много, и она лежала почти у него на ногах. Он осторожно протянул руку, раздвинул пряди волос на воде. Пузырьки воздуха, поднимавшиеся к поверхности, щекотали его бедра. Прошла минута, потом другая. Ему стало тревожно.

Она пытается утопиться? Ей до такой степени ненавистна мысль о замужестве?

Он протянул руки вниз. Она отшатнулась и с плеском вынырнула из воды, хватая ртом воздух и пытаясь убрать с лица мокрые волосы. Ее кожа сияла, как будто искрилась. Питер провел рукой по своим гладким черным волосам.

– Боже, Маева. Ты меня напугала.

Она посмотрела на него совершенно пустыми глазами. И вновь опустила лицо в воду.

Струйка воды, выпущенная изо рта, застала его врасплох, ударила прямиком между глаз.

Маева сидит у окна и, невидимая снаружи, наблюдает за дочерью. Ее забавляет происходящее во дворе. Она не может сдержать улыбки, глядя на девочку, чьи белые волосы торчат в разные стороны из двух растрепавшихся длинных косичек – я же их заплетала буквально час назад, – а передник испачкан соком ягод, землей и травой. Из карманов неиссякаемым градом сыплются полевые цветы, зерна и мелкие камушки. Да и как им не сыпаться, если дитя висит вниз головой на ветке дерева. Потрепанная тряпичная игрушка – dukke, которую Маева сшила для Лейды давным-давно, – забыта в траве, еще мокрой после грозы.

Под свисающей с дерева девочкой весело скачут котята, толкаются, возятся на земле, нюхают выпавшее из карманов. Две курицы ходят по кругу, клюют упавшие зерна. Лейда внезапно вытягивает руки вниз, как бы пытаясь коснуться земли. К изумлению Маевы, все животные вмиг замирают на месте. Лейда раскачивается на ветке, делает кувырок и приземляется на ноги. Запрокинув голову к небу, кричит петухом. Да так убедительно, что из курятника ей отвечает петух.

Где ты этому научилась, дитя? Я тебя не учила. Маева удивленно качает головой. Она завидует дочери: ее ребяческой непосредственности, ее чистой радости от игры, когда мчишься по жизни, как вольный ветер, и тебя не тяготит груз забот. Когда-то я тоже была такой. В груди разливается крошечное озерцо сожалений. Буйство стихий – в нашей крови. Несмотря на эти стены. Несмотря на все мои усилия. Она глядит на свои руки – грубые и сухие, – на пальцы, сжимающие иголку. Что сделалось с моей жизнью? Когда она стала такой? Разволновавшись, Маева втыкает иголку в ткань и откладывает шитье. Она сама толком не понимает, что именно чувствует – непокорство? решимость? – но ей вдруг отчаянно хочется выйти из дома.

Дела подождут, размышляет она. Иногда можно позволить себе отдохнуть. Но тут она видит, как из амбара выходит муж и окликает их дочь. Смирившись, Маева садится обратно на стул.

Дела будут копиться. Проще сделать все сразу, не откладывая на потом.

Она берет в руки отложенное шитье, смутно прислушиваясь к тиканью часов на стене под лестницей. Раньше ее раздражал этот звук, а теперь успокаивает. В последние годы время идет незаметно, потихоньку крадется на цыпочках, все мимо и мимо. Кажется, еще мгновение назад Маева сама была как дитя; и вдруг стала матерью. Она даже не представляла, как сильно ребенок – или время – изменят ее, перекроят по-своему. Ее жизнь словно переломилась надвое. Все, что было до Лейды, теперь представляется таким далеким. Все, что стало потом, – так настойчиво и неотложно. Вот и несешь на себе тихий груз повседневных насущных забот. Учишь дочь наводить чистоту в доме, готовить еду, шить одежду. Быть такой же, как все. Стать обычной – вот лучшая защита для Лейды, даже если она никогда не выходит за пределы двора.

Маева научилась находить утешение в каждодневной рутине. Когда ускользающие минуты измеряются так предсказуемо: вот стежок, вот пятно, вот ложка на столе. Но с недавних пор в ней поселилось тревожное чувство, будто все ее тело распадается на кусочки и замедляется, не поспевая за ходом времени. В ней пробуждалась тоска по ее прежней жизни. По прежней себе.