— однако мы можем систематизировать повторяющееся поведение, например когда кто-то каждый раз пытается выполнять одну и ту же последовательность действий[61]. В качестве примеров можно привести рыбака, закидывающего удочку, игрока в гольф, делающего замах клюшкой, танцора, исполняющего хореографический номер, гимнаста, делающего сальто на батуте, баскетболиста, бросающего мяч в кольцо, прихожан, участвующих в ритуальных церемониях, певца, исполняющего песню, или гитариста, играющего рифф на гитаре. Поскольку эти действия можно повторять снова и снова, чтобы довести их до совершенства, механизм систематизации может обрабатывать эти «двигательные» паттерны с той же легкостью, с какой делает это применительно к таким закономерностям, как расписание поездов, выключение света и изменение формы луны. Мы также можем систематизировать некоторые социальные системы, такие как субординация в воинском подразделении, ритуалы религиозных или военных церемоний, процессы ведения бизнеса или соблюдение моральных и правовых норм[62].

Мы даже можем систематизировать роман или драму, рассматривая каждое написанное слово или фразу как инструмент, призванный выполнить определенную задачу для автора, или каждую сцену как нечто, способствующее общему успеху повествования. Мы можем систематизировать и героев, их действия, мысли и эмоции тоже как инструменты, вносящие вклад в общее повествование. Мы можем это делать, потому что в романе все события развиваются по сценарию, последовательность повествования воспроизводится вновь и вновь, а писатель или редактор может определить положение каждого слова, каждого высказывания, каждого взгляда, каждого действия и реакции. Это похоже на пазл, состоящий из тысячи деталей, и есть логичный способ собрать их вместе наилучшим образом. Роман, фильм или театральная пьеса — это социальное поведение, застывшее в форме сценария, который можно заучивать, репетировать и с которым можно экспериментировать, чтобы оптимизировать его исполнение, как и с любым другим сложным инструментом.

Однако чаще всего наше повседневное поведение не подчиняется таким законам: когда мы болтаем с друзьями, мы не говорим каждый раз одни и те же слова. Поэтому попытки систематизировать мысли и эмоции других людей неизбежно проваливаются: когда мы испытываем эмоции, они не проявляются всякий раз одинаково в ответ на одни и те же возбудители[63]. Наши убеждения тоже не остаются прежними, поскольку они меняются благодаря полученному нами опыту, подобно тому как не остаются неизменными наши отношения. Таким образом, нам не удастся систематизировать большинство наших социальных взаимодействий. В самом деле, большинство из нас не полагается на этот процесс, чтобы ориентироваться в социальном мире. Вместо этого мы используем другой, уникальный в своем роде механизм в человеческом мозге — механизм эмпатии.

Надеюсь, вы согласны с тем, что эволюция механизма систематизации сыграла заметную роль в когнитивной революции (как ее называют многие, и я в том числе) — кардинальном изменении нашего понимания мира и развитии у нас способности изобретать. Однако механизм систематизации был не единственным поразительным изменением, произошедшим в человеческом мозге: эмпатия, второй и тоже свойственный только человеку механизм работы мозга, также привела к тому, что Homo sapiens стал видом, совершенно отличным от других животных. Механизм эмпатии был предметом обсуждения в моих предыдущих книгах «Нулевые степени эмпатии» (Zero Degrees of Empathy), «Существенное различие» (The Essential Difference) и «Слепота разума» (Mindblindness), поэтому здесь я не рассматриваю эту тему подробно. Говоря коротко, эмпатия позволяла нам думать о мыслях и чувствах других людей и думать о собственных мыслях и чувствах быстро, секунду за секундой, в реальном времени в динамичном социальном контексте. Имея возможность представить себе психическое состояние других людей (их мысли, чувства, намерения и желания), мы могли в каждый момент предвидеть, что они, вероятно, будут делать дальше, и быстро реагировать на их мысли и чувства соответствующей эмоцией.

Механизм эмпатии в современном человеческом мозге содержит по меньшей мере две сети: одна обеспечивает когнитивную эмпатию, которую можно определить как способность представлять себе мысли и чувства другого человека или животного, а вторая поддерживает аффективную эмпатию, которая определяется как стремление реагировать на мысли или чувства другого подходящей эмоцией. Когнитивная эмпатия — элемент распознавания, а аффективная эмпатия — элемент реакции. Когнитивная эмпатия — это то, что приматолог Дэвид Премак назвал моделью психического, и она позволяет современным людям ориентироваться в социальном мире. Именно этот вид эмпатии позволяет нам воображать, что другой человек может думать или чувствовать о мироустройстве и, в частности, что другой человек может думать о вас. Наличие модели психического означает также, что вы можете размышлять по поводу собственных мыслей и чувств, то есть дает возможность саморефлексии. Некоторые приматы, например шимпанзе, и, вероятно, другие животные могут обладать элементами модели психического, например они умеют распознавать цели и желания другого животного, и все же нет убедительных доказательств того, что они способны вообразить представления другого животного[64].

Илл. 2.6. Механизм эмпатии{4}

Эмпатические нейроны образуют в человеческом мозге сеть, охватывающую по крайней мере десять областей мозга, включая вентромедиальную префронтальную кору головного мозга и миндалевидное тело.

Когда мы думаем о когнитивной революции, в результате которой в мозге человека появились новые механизмы, позволяющие людям делать то, чего не могли делать их предки, мы должны помнить о двух вещах. Во-первых, о том, что эволюция обычно происходит посредством постепенных крошечных изменений, а не гигантскими скачками. Во-вторых, что естественный отбор признаков обычно осуществляется через сотни, если не через тысячи общих генетических вариаций, каждая из которых оказывает мельчайшее воздействие на признак, а не меняет ген, приводя к наличию или отсутствию того или иного свойства. Мы еще вернемся к вопросам генетики эмпатии и систематизации, но именно так обстоит дело с механизмом систематизации, который, вероятно, имел зародышевую или примитивную форму, такую как статистическое научение и использование простых орудий, как у многих других животных. То же самое относится и к механизму эмпатии, который тоже, по всей видимости, обнаруживал себя в примитивной форме, наподобие реакции на чужой сигнал бедствия, что наблюдается у многих других животных.

Однако то, что мы наблюдаем у людей, но не у представителей других видов, — это полноценный механизм систематизации, который подстегивает наше любопытство, заставляя задавать вопросы и экспериментировать с вариациями закономерностей, а также механизм эмпатии, включающий модель психического. Чтобы увидеть, насколько революционным было появление этой особенности в рамках эволюции человеческого мозга, полезно вспомнить основные преимущества, предоставленные нам моделью психического. Если кто-то обладает моделью психического и, в частности, способностью представлять себе убеждения другого человека, он должен иметь по крайней мере три навыка, которые способны в корне изменить его жизнь.

Во-первых, модель