Сигарами больше не подкупают, поэтому медитация оказывается единственным доступным средством расслабиться.

Остается – дышать.

Но просто лежать на матах с закрытыми глазами нельзя. Надо обязательно в позу раком встать. Так, видите ли, чакра лучше раскрывается. Не знаю насчет чакры, но весь арсенал Могучего Матерного раскрывается превосходно. Коленные чашечки я переломал ещё, будучи мужиком. А болят они сейчас очень реально и по-настоящему!

Беру с собой книгу с экзаменационным заданием и зубрю прямо в тренажёрке, чуть ли не на голове, чем вызываю у девочек постоянный легкий шок. Что? Со священным писанием да на матах?! Идите дорогие мои. Мне подышать надо.

Рядом постоянно отирается Лукреция. Сестрёнка рьяно следит за моими передвижениями и успехами. Не иначе ей сильно попало за неудачные попытки моего суицида. Она даже приноровилась читать псалмы вслух, пока заставляет мои конечности виться в особо заковыристых позах. Попутно она корректирует мое произношение.

Я все чаще ловлю себя на мысли о счастливой старости с этой конкретной девушкой. Лукреция очень добра и наивна, совсем не в моем вкусе и повернута на Боге. Но ее постоянная всепрощающая улыбка снится мне каждую ночь. Нежные объятья превращаются в пылкие поцелуи, и несоответствие стандартам отходит на второй план. Даже убогая черная одежда с воротником стойкой кажется невероятно сексуальной. Там такой простор для фантазии, что остановиться невозможно.

В Лукреции нет куриного преклонения передо мной, она не кажется дурой, набитой инстаграмом и походами по торговым центрам. Она тоже глупенькая, но ее наивность прекрасна и чиста. Мне безумно хочется окунуть ее в земные страсти, обнажить желания, пробудить чувственность, но в тоже время страшно запачкать и сломать её невинную душу.

Это, наверное, второй раз, когда я западаю на женщину не из-за ее внешности, а из-за отношения к моей персоне. Первой была моя первая жена. Но там я был молод, а тут…

А тут я немного баба.

– Дышите, сестра Литиция! – приговаривает Лукреция и в узел меня завязывает. – Глубоко и не грудью! А животом.

Слава ЖОЗ, пузо у меня преотменное. Самое то, чтобы им дышать. Можно не только дышать, еще давить и подавлять.

– Можно я как Жозефина посижу? Чуть-чуть?

Теперь поза лотоса казалась самой простой из испробованных. А Жозефина – невероятной умницей, терпеть такие издевательства.

Как ты меня распутывать собралась, красавица?! Я же на Колобка похож в таком состоянии!

– Вы отправляетесь во внешний мир. Необходимо подготовиться! – Лукреция давит на спину с удвоенной силой. И громко дышит в ухо. Почти эротично. Почти как физрук на экзамене по шпагату в средней школе. – Расслабьте суставы.

– Ты б мне лучше рассказала, кто там у вас правит. Королева?

– Я не сильно интересуюсь мирскими проблемами.

– Ну, конечно, королева в правительстве – та еще проблема.

– Будьте осторожней, за такие слова вас в Тауэр могут посадить.

– Да всем ты интересуешься! Что скрываете?!

Вместо ответа Лукреция выворачивает мне руки бабочкой, перекрещивает сзади и фиксирует локтем. Хватит, госпожа, я признаю свои ошибки!

– У вас есть силы разговаривать?

Я уже готов ей ответить и не один раз, но рот как раз заворачивает под коленку.

А там: «Фууууу. Помывочный день только послезавтра!»

Он в монастыре раз в неделю. В Чистый Четверг. А все остальные дни у них грязные. Но, что намного хуже, по четвергам в монастырь приходят бедняки, и монашки моют им ноги. Можно подумать у нищебродов только пятки пачкаются, а остальное белое и пушистое.

Я воспринимаю это еженедельное омовение, как нашествие зомби и прячусь в келье, прикрываясь подготовкой к тестированию. Все равно мне со всеми вместе мыться не разрешают. Эти дни даже страшнее тренировок с бабушкой Авророй. А она та еще затейница.

***

Преподобный Богомол Константин являет свой лик в монастыре два раза в неделю. Проверяет мое наличие в застенках, читает пару проповедей, отпускает грехи сразу всем девочкам и укатывает в закат. Ведет он себя при этом, как воскресший миссия, соблаговоливший лобовое стекло на машине помыть. Вроде и не по статусу, а чаевые получить хочется.

Бесит он всех знатно.

После того, как меня в очередной раз ловят за поеданием колбасы, мне выпадает честь погулять с ним во дворе.

И знаете, что? Он мне два часа вещает, как важно держать себя в строгости и благочестии. И какой кайф жить в монастыре Святого Павла и помогать ближним. О да! Сплю и вижу, как встречаю здесь достойную старость. Старость достойную соболезнований.

– Сам-то чего выкатился из ворот? – мне так надоедает его чревовещание, что руки чешутся повозить Святошу по траве.

– Что?

– Почему дома не сидится?

– Моя помощь людям неоценима в борьбе за души послушников, – провозглашает Святоша с пафосным лицом. Какой же он сноб!

– А я просто откинуться хочу. На волю, – скребу за ухом. Для этого надо пальцами пролезть под головной убор. Вейл растягивается и залезает мне на левый глаз. Голова отчаянно зудит. Сразу тысяча блох шаркает лапками по макушке. А тут еще Богомол со своими радостями жизни.

– Сестра, ваше нетерпение понятно. Но все мы опасаемся за ваше здоровье…

Ходит сюда постоянно, к девочкам моим клинья подбивает, да еще опасается за мое здоровье. Как же! В психи записал меня и радуется.

– Здоровый я! Как новобранец в первый день призыва, – отмахиваюсь от его рученок, намеревающихся поправить балаклаву и от досады сплевываю.

Святоша выразительно смотрит на точку преступления. Чё? Харкнуть тоже нельзя?!

– Вы все еще говорите о себе, как о мужчине, сестра Литиция.

– Если я говорю, что мужик, значит я – мужик! Усек, брат?

– Я видел ваше тело, се…

Не сдержавшись, делаю подсечку и толкаю Преподобного в фонтан. А он заслужил. Да что он там видел? Небось, до сих пор думает, что детей в капусте находят. В той самой, что у кладбища растет.

Меня вот эти подначки про сестру уже порядком достали. Я парень отходчивый и не обидчивый. Но и меру знать надо. Сколько можно меня носом в юбку тыкать?

Всплывает Святоша слишком быстро. Еле успеваю скорчить виноватую физиономию. Мол, извини, что такой фонтан мелкий. Был бы глубже – наплавался бы всласть.

Константин переваливается через каменный парапет, выпрямляется, выжимает одежду. Смотрит на меня, как на ничтожество, и идет в обратно в монастырь. Красный плащ липнет к его телу, как вторая кожа.

Алиса, считается ли вода освященной, если в ней искупался священник?

Остаюсь во дворе один. Впервые без надзора. И вместо того, чтобы бежать, задрав юбки по гланды, сажусь и провожу рукой по траве.