Елена нашла записку в миске с апельсинами. На клочке бумажки было выцарапано: «Прости». Потом она узнала, что мальчика зовут Дуг.

Теперь она ждала его после смены. У нее был свободный пропуск для передвижения по всем рекреациям (кроме, конечно, тех, что вели вниз). С одной стороны, хотелось угостить его апельсинами в знак того, что намерения у нее самые светлые, а с другой – Елена была умной и хорошо понимала, что такой жест от обитателя верхних палуб может только обидеть человека из нижних кают. Если вообще не унизить.

Елена не знала, что загадочный мальчик передумал из-за того, что ее подвергли проверке, в ходе которой постановили, что она не опасна.

Проверка осуществлялась при помощи Евы и кончилась Евиной рвотой, зато в мыслях и во снах Елены они не нашли ничего дурного и решили, что с Еленой можно иметь дело и, может быть, даже дружить.

Елена понимала, что самый верный способ заслужить доверие – это продемонстрировать доверие самой, потому, дождавшись Дуга, она бесхитростно рассказывала ему все о себе. О маме, о школе, о жизни на верхней палубе.

Дуг многого не знал о жизни наверху, потому приходилось то и дело прерываться и останавливать рассказ, чтобы объяснять непонятное или отвечать на его вопросы. Например, наверху выходили на работу только в восемнадцать лет, а не в четырнадцать, как внизу. Или вот то, как Елена пришла к выводу, что все идет как-то не так и им многое недоговаривают: она заметила странности. А как? Ну как, гуляла везде и внимательно следила – тут пришлось пояснить, что дети наверху имеют бо́льшую свободу передвижения. Ну и всякое такое.

В школе о многом не говорят. Вокруг отрицают всякое, например периодическую пропажу людей. Это было вот как: она услышала (да, она не гнушается подслушивать, и да, ей нисколечко не стыдно), как говорили о пропаже людей. Мама говорила, а Елена слушала вместе с Геком (Гектор – это друг), а потом мама все отрицала.

Тут пришлось пояснить, что мама – член Совета. Ну и, значит, Елена тоже скоро станет советником, а Гек – начальником Проверок.

А потом Дуг спросил такое, что поставило ее в тупик: спросил, зачем она все это делает? Зачем ей надо все знать, то есть какая у нее вообще мотивация?

Елена задумалась, подбирая слова и попутно пытаясь сформулировать ответ для начала самой себе. Потому что не задавалась раньше этим вопросом.

– Потому что хочу это знать. Хочу все знать о мире, в котором я живу, а не просто бездумно выполнять свою работу, – наконец ответила она.

Дуг впервые с момента знакомства посмотрел на нее с уважением, как будто встретил ее только что, заметил в ней человека.

– …а не тупо ждать, когда мы приплывем, – закончила мысль Елена.

По лицу Дуга стало понятно: он не верит в Прибытие. Наверное, там, внизу, вообще никто не верит, уж очень тяжело им (по слухам) живется.

– И ты, что, не боишься? – спросил Дуг без тени улыбки.

– Я ничего не боюсь, – просто сказала Елена, и от этих слов Дуг почему-то поморщился.

Однако они стали встречаться, ненадолго и временами, после смены Дуга. Обменивались: она рассказывала, что из скрытого удалось услышать или увидеть ей, он – что удалось подсмотреть ему. Это было похоже на коллекционирование. Елене одновременно было и комфортно, и легко с новым знакомцем, и неудобно – она все время прикидывала, как она выглядит со стороны, в его глазах (так учила мама: хочешь понять человека – посмотри на ситуацию его глазами), и Елене совсем не хотелось, чтобы Дуг думал, будто она делает это все со скуки. Ей же не нужно было выживать, как обитателям трюма! Вдруг он думает, что она, сытая, бесится с жиру?.. Фу, даже пытаться вообразить такое было неприятно!

Но Дуг так не думал, это было ясно. Он вообще, видимо, считал, что скрытен и ведет себя непроницаемо, как скала.

Хотелось искренне помочь ему, только было ясно, что с ходу обрушивать на него такое нельзя, – он и не примет никакой помощи. Елена думала, не стала бы она ненавидеть ее, будь она на его месте? Просто потому, что она отсюда, с палуб?

В итоге она предложила Дугу в качестве жеста доверия показать, как она живет.

– Скоро будет собрание, мама уйдет в комнату Советов, это надолго, я могла бы пригласить тебя домой. Все получится, Дуг! У нас наверху гораздо меньше Проверок, чем… у вас там.

– А что отец?

– У меня нет отца, – просто сказала Елена, – его убили. Во время Восстания двадцати. Он работал в Проверках.

Ей показалось, что именно из-за последней сказанной ею фразы Дуг согласился.

* * *

Дуг ходил по каюте Елены, открыв рот. Он стал вдруг совсем не взрослым и не тем устрашающим серьезным рабочим, которого Елена наблюдала все эти недели в коридоре за цехом питания, а прямо совсем малышом – только и делал, что спрашивал восхищенно: «Это что? А это что? А это?»

Периодически выдавал комментарии типа «Класс!» или «А вот это вообще супер! Как мягенько…» При этом в голосе у него не слышалось зависти, Дуг, кажется, вообще забыл, что все это великолепие принадлежит ей, Елене, а он тут только на экскурсии. За собой она тоже следила, старалась рассказывать сдержанно, без снисходительности и хвастовства. Изучили вдоль и поперек все: и одежду, и книги, и игрушки. Да даже мебель.

У нее была коробочка с украшениями, вернее деревянная шкатулка, с бархатными ячейками-отделениями внутри. Они сели на койко-кровать, и Елена терпеливо поясняла, из какого материала сделана каждая вещица, и рассказывала ее историю. Дуг очень заинтересовался золотым комплектом с бирюзой, сережками-висюльками в виде жуков-скарабеев. Раньше они хранились в музее в Евразии, который назывался Лувр, вместе с останками царей древней-предревней цивилизации.

Во время созерцания сережек Дуг немного очнулся, как будто вспомнил о чем-то. Было видно, что внутри у него идет борьба – он хочет разозлиться на Елену и не может, потому что понимает: она не виновата, что живет здесь, а он – там.

– У меня есть подруга, – неожиданно признался он, – и знаешь, недавно мы подарили ей украшение вот с такими вот камнями. – Он осторожно дотронулся пальцем до голубой спинки золотого скарабея.

– Она была рада?

Елена так точно была рада, что у них завязался простой человеческий разговор, они сидят и общаются, как добрые друзья.

– Да в том-то и дело, что нет, – сказал он с искренним негодованием. – Она вообще как-то странно отреагировала… Как будто мы ее чем-то оскорбляем.

Его понесло.

– Все было так славно, понимаешь, я же ее лучший друг на всем белом свете, и тут этот Пип со своей песенкой.

– С песенкой?

– Ну да, знаешь такой детский стишок – тили-тили-тесто, жених и невеста! Вот с тех пор она ведет себя очень странно, и… Что ты смеешься? Что смешного, а?

Он легонько пихнул Елену в бок, она так развеселилась, что не могла остановиться. Ее смех был заразителен.