МЯСОРУБКА

— Лиза, любимая! — горячо шептал я в телефонную трубку. — Любимая!.. Представь, что в этом мире нас только двое. Ты и я. Ты стоишь на фоне занимающейся зари, протягиваешь ко мне руки и голосом неземной красоты спрашиваешь…

— Василь Петрович, можно, я у вас подсолнечное масло из кухонного стола возьму? — раздался за дверью басовитый голос соседки Тихоновны.

— Разумеется, Тихоновна, возьми, — ответил я. — Только оно у меня давнишнее, с осадком. Понюхай сначала на фоне занимающейся зари.

— На каком фоне? — удивилась Тихоновна.

— Фу, что я говорю! — засмеялся я. — Ну, конечно, на фоне кухонного стола.

— Как, ты уже видишь меня на фоне кухонного стола? — послышался из трубки Лизин голос.

Я поспешно схватил трубку.

— Ни в коем случае, дорогая! Никакой кухонной утвари. Ты паришь надо мной, как богиня, как олицетворение вечной, непреходящей любви. Ты манишь меня своим таинственным глубоководным взглядом. И вот я лечу к тебе, беру за руку, и мы осуществляем коллективную прогулку по околоземному пространству. Одни во всей вселенной. И, ослепленный красотой своей богини, я шепчу ей эти единственные слова…

— Василь Петрович, вы не будете возражать, если я прокручу говядину через вашу мясорубку? — снова пробасила Тихоновна.

— А богиня без костей? — деловито осведомился я у Тихоновны, зажав микрофон рукою.

— Какая богиня? — не поняла Тихоновна.

— То есть не богиня, а эта… говядина, — поправился я.

— Без костей, Василь Петрович.

— Ну крути, Тихоновна, на здоровье.

— Милый, ты кому-то другому шепчешь слова любви? — спросила Лиза.

— Кому же их шептать, — страстно сказал я в трубку, — если s этом мире меня тревожат только твои волосы, огненные, как дневное светило, твой голос, необъяснимый, как зов космической бездны? А больше меня ничего не тревожит.

— Василь Петрович, мясорубка заедает! — взволнованно обратилась ко мне Тихоновна.

— А нож не забыла поставить? — спросил я, спрятав трубку в карман.

— Не забыла.

— Значит, все дело в ручке. Разболталась она.

— Но у вас-то мясорубка работала.

— И еще как, Тихоновна? — ответил я горячо. — Да это же божественная мясорубка. Сходящий с нее фарш напоминает прическу кинозвезды, ее мелодичный скрежет подобен журчанию весеннего ручейка… Ах, мясорубка, мясорубка! Милое, прелестное создание!

— Кому предназначены все эти комплименты? — спросил из кapмана гневный Лизин голос.

— Тебе, дорогая, только тебе! — сказал я, мгновенно выхватив трубку. — Разве не твои волосы ниспадают водопадом, как у кинозвезды, разве не твой голос журчит весенним ручейком?.. Ах, мясорубка, мясорубка! Милое, прелестное создание!..

Трубка залаяла на меня частыми гудками.

За дверью насмешливо журчала мясорубка.

ПОД РУБРИКУ

Изобразив на физиономии неподдельную скромность, я открыл дверь первою редакционного кабинета и спросил:

— Куда мне обратиться? Я тут кой-чего совершил.

От стола метнулась и спряталась за шкаф женщина.

— Не пугайтесь! — успокоил я ее. — Я не убивал, не грабил, а совершил благородный поступок. Под рубрику «Так поступил бы каждый».

Она вышла из-за шкафа и вопросительно окинула мою преисполненную благородства фигуру.

— Я нашел женскую сумочку с документами и крупными купюрами. — Выдержал знаменитую качаловскую паузу и добавил — Хочу вернуть ее законной владелице.

— В чем же деле? — удивилась сна. — Верните.

— Вернуть-то нетрудно, — сказал я, загадочно улыбаясь. — Тем более в паспорте имеется адрес. Трудно быть благородным. Все-таки не пять рублей. На эту сумму можно холодильник купить или шубу. Однако я устоял перед соблазном. И знаете, почему?

— Нет, не знаю! — заинтересовалась она.

— Я сразу вспомнил все, что писала ваша газета о людском благородстве. И почувствовал в себе полную готовность к аналогичным поступкам. И вот стою перед вами, живой герой еще не написанной заметки.

— Покажите сумочку, — сказала женщина, заметив сверток, торчащий из кармана моего плаща.

— Показать-то недолго. Взял и показал. А где у вас фотоаппарат?

— В нашем отделе фотоаппарата нет.

— Нету? — надрывно переспросил я. — И после этого я должен Представить вам сумочку?! А кто зафиксирует на пленку торжественный акт передачи ценной находки, чтобы проиллюстрировать заметку о моем благородном поступке?

— Никто. И вообще отнесите сумочку в бюро находок.

— Странно. Я рассчитывал на более теплый прием. По-моему, вы чего-то недопоняли. Человек, поступивший благородно, сам идет к вам в руки. Не нужно бегать за ним, посылать на его поиски корреспондентов. Он стоит перед вами, готовый приносить в редакцию все свои находки.

— У вас есть и другие находки?

— Пока нет, но могут появиться. И если сейчас редакция не поддержит мой порыв, в дальнейшем я еще подумаю, стоит ли быть благородным.

— Дайте-ка сюда сумочку, — потребовала моя собеседница.

— Так и быть, возьмите, — сказал я, подумав. — В конце концов торжественный акт передачи находки легко повторить, когда на меня нацелят глазок фотоаппарата.

— Никаких повторов! — взорвалась она и заперла сумочку в сейф. — Так будет вернее. Учитывая ваше неустоявшееся благородство.

— Вероломство! — закричал я. — Отдайте немедленно сумочку! Я передумал совершать благородный поступок. Все равно о нем никто не узнает. Лучше куплю жене шубу.

— На чужие-то деньги? — спросила она, глядя на меня в упор. — Пожалуй, стоит написать о вас. Для рубрики «Уголовная хроника».

— Ах вот вы как! — возмутился я. — Теперь понятно, для чего существует рубрика «Так поступил бы каждый». Чтобы заманивать в свои сети дураков вроде меня.

— Именно для этого, — сказала она издевательски.

— Но со мной такое не повторится, — предупредил я ее. — Все находки я буду приплюсовывать к семейному бюджету. Отныне вашу рубрику придется назвать «Так поступил бы почти каждый».

РАССКАЗ КОМАНДИРОВАННОГО

Поздно Метет. В гостинице Карусельска нет мест. Спит администратор, контролирует во сне ключи от номеров, предназначенных для областных и столичных командированных. Несу слой портфель в ночь, по закоулкам незнакомого города На улице Шмидта захожу погреться в городской медвытрезвитель.

Три пары глаз пробуют меня на алкоголь. Трезаый. Смотрят вопросительно. Представляюсь. Знакомимся. Прошу пустить на ночлег.

— С удовольствием бы, — говорит лейтенант Шикунов. — Люди мы гостеприимные. Сами разъезжаем по городу в поисках гостей. Но принимаем их при условии кондиционности.

— Так перед вами вполне созревший командированный, — убеждаю я. — Замерзший. Голодный. Небритый. Не спавший двое суток.

— Сочувствуем и соболезнуем, — встревает в разговор второй милиционер, совсем молоденький, с девичьими глазами. — Но кондиционность ваша как бы не наша. Для полного дозревания вам необходимы граммов двести — триста.

— Где их взять в такой час? — потерянно говорю я. — Да и язва у меня. Двенадцатиперстной кишки. Алкоголь противопоказан.

— Эх, жаль человека! — оттаивает лейтенант. — Видать, с ног валится. Но нарушить приказ не имеем права. Разве что…

— Что разве? — подхватываю я.

— Разве