антураж, декорации, продлеваем ее в прошлое и в будущее, в «до» и «после».

Зримый мир хранит первозданную тайну. Он побуждает нас к познанию, к домысливанию деталей и подробностей. Так происходит, когда мы разглядываем старые фотографии, осматриваем археологические раскопки в Помпеях – или место преступления. Наблюдая, мы становимся Шерлоком Холмсом, ведем расследование.

Попробуем провести расследование, глядя на это черно-белое изображение движущихся людей.

«Верден, память истории», Леон Пуарье / Cinémathèque de Toulouse, France, 1931

Нам сразу становится ясно, что здесь запечатлен всего один момент. Это явно не попытка отобразить время года, неделю, день или утро. Если сосредоточиться только на грязи на переднем плане, то еще можно подумать о неких протяженных временны́х рамках, но стоит нам заметить бегущего человека с винтовкой чуть справа от центра, как мы понимаем, что видим секунду или долю секунды. Он бежит так быстро, что левая нога кажется смазанной. В следующий миг ее положение снова изменится. Мысленно мы соединяем точку «до» с точкой «после». Центр тяжести бегущего сейчас впереди, он уже перенес вес с правой ноги, единственной своей точки опоры. Если левая нога чуть запоздает, он упадет.

Однако на самом деле наше внимание привлекает не он, а человек впереди, который словно наткнулся на невидимую преграду и сейчас то ли повернется вокруг своей оси, то ли рухнет навзничь, как солдат в компьютерной стрелялке «Рикошет», если бы его взялся изобразить модернист Фрэнсис Бэкон. Этого солдата на переднем плане остановила некая сила (пуля, как мы догадываемся), настолько могущественная, что, хотя его тело опрокидывается назад, полы шинели по инерции продолжают движение вперед. Тело умирает, а шинель будто бы еще живет. Мы сопоставляем тело и одежду, подмечаем разницу.

Рассматривая этот кадр, мы проникаем взглядом в движение, в мгновение и в смерть. Перед нами французский солдат. Мы под Верденом на северо-востоке страны в 1916 году. Битва длилась 303 дня, и в ней погибли 714 231 человек, как погибает на наших глазах этот солдат. В свой последний миг он словно бросает вызов притяжению или пространству – отсюда искажение, расфокусированность. Мы вглядываемся в лицо на фотографии, и что мы видим? Олицетворение горя, принесенного войной? Или паренька лет двадцати с усиками, которому еще жить и жить, а он умирает здесь на наших глазах?

Этот образ не отпускает. Должно быть, нам будет не так тяжело смотреть на него, если мы узнаем, что это кадр из исторического фильма «Верден, память истории» (Verdun, souvenirs d’histoire), вышедшего через пятнадцать лет после сражения. (Хотя этот снимок не раз публиковался как фотография реального бойца, погибающего под Верденом.) И все же многое в этом изображении убеждает нас в том, что кадр этот сделан не через пятнадцать лет, а в некую долю секунды того самого 1916 года. И убедительнее всего об этом свидетельствует смазанность движения, как зримый эффект выстрела. Если бы мы были в Вердене, наш взгляд метался бы по всему полю сражения в поисках безопасного места или в попытке найти хоть какой-то смысл в этом кошмаре. Как ни странно, быстрые зигзагообразные движения глаз не вызвали бы приступа морской болезни, или кинетоза.

Поднимите взгляд от книги и посмотрите вокруг. Соедините мир чтения с окружающим вас реальным миром. Дайте своим глазам поблуждать. Каждую секунду вы будете фиксировать по несколько зрительных образов, однако это вас не дезориентирует. Снимая первый раз видео при помощи камеры или мобильного телефона, мы переводим устройство с объекта на объект быстро и порывисто, следуя привычке наших глаз, а проглядывая мельтешащую и прыгающую запись, удивляемся, как неприятно это смотреть. Однако камера верно фиксирует реальность, наше зрение обрывочно, в нем заложен механизм накопления отдельных, быстро сменяющих друг друга образов, которые, казалось бы, должны сбивать нас с толку. Но этого не происходит, поскольку наш мозг научился компенсировать фрагментарность поступающей информации. Мозг – великолепный зрительный стабилизатор. Наши предки, охотившиеся в африканской саванне, должно быть, не раз видели, как зебра, в которую попало их копье, внезапно спотыкается и, повернувшись вокруг своей оси, падает замертво, точь-в-точь как наш верденский солдат. В этом их мозг не отличался от нашего, он и тогда умел стабилизировать зрительный образ.

Наталия Гончарова. Велосипедист. 1913 / Русский музей, Санкт-Петербург

Возможно, наш мозг справляется с этой задачей даже слишком хорошо. Нет никакой «стабильности» в смерти солдата, убитого пулей на одном из самых страшных полей сражения в истории. Так что воспроизведенное здесь черно-белое изображение – смазанное, «нестабильное» – кажется по сути более достоверным. В ХХ столетии художники постоянно искали новые способы передачи движения с точки зрения неподвижного наблюдателя. Темп жизни ускорялся, особенно в городах, и это ускорение передано на картине «Велосипедист», написанной за три года до Вердена. Русская футуристка Наталия Гончарова использует с этой целью прием многократного повтора контуров переднего колеса (три), заднего (четыре) и склоненной над рулем спины велосипедиста (четыре).

Объекты, движущиеся с такой скоростью, словно говорит она, должны и на полотне одновременно занимать разное положение. Они соединяют в себе сразу несколько участков пространства. Мы видим не только где велосипедист находится в данный момент, но и где он был. Расслоение образа, отражающее последовательность зрительного восприятия, – вот что позволяет нам видеть движение.

Пейзаж

Ребенок подрастает. История движется вперед. Давайте же взглянем вокруг глазами этой малышки, примотанной к отцовской спине на мексиканской скульптуре IX века. Девочка смотрит и улыбается.

Ацтекская скульптура, изображающая юного жреца Кецалькоатля или самого бога © Werner Forman Archive / Bridgeman Images

Поскольку ее отец идет, она видит движение. У ребенка уже богатый зрительный опыт. Картина мира вокруг приобрела четкость и окрасилась в разные цвета. Теперь малышка может следить за родителями, определять расстояние, заглядывать в глаза животным. Мозг научился стабилизировать движение. Ее визуальное восприятие быстро развивается. Следующее, о чем мы поговорим, будет встреча с миром эмоций, но прежде давайте сделаем перерыв, ибо во всяком путешествии бывают остановки. Представим себе, как наша героиня с любопытством следит за живописными картинами природы, или пейзажами, как мы их еще называем. Пока девочка не спеша едет на отцовской спине или на плечах, ее глазам открываются разные виды и, постепенно обретая четкость, вырисовываются новые горизонты.

Если ее спустят на землю, она, пожалуй, решит, что эти желтые цветы очень высокие. Потом поднимет глаза и увидит вот это…