«Так где она?»

«Она сейчас… У свой матери. Мы договорились, что пока поживём отдельно. Пока ты привыкнешь к новому месту. Пока я немного привыкну …»

«А я не собираюсь ни к чему привыкать. К ней. И к тебе тоже. Тебе надо было, чтоб я жила здесь. Оки. Поживём. А там посмотрим».

«На что ты будешь смотреть, Оленька? Это твой дом. Расслабься, включи телек, вон, компьютер я тебе в спальне приготовил. Вот ванна, в холодильнике шоколадка есть. Хочешь шоколад с чаем? Ты всегда любила…»

«Купить меня решил за шоколадку? Хочешь, чтоб я забыла предательство? Думаешь, что я маленькая и ничего не понимаю?»

Громко топая по давно не знавшим ремонта буковым половицам паркета, Оля прошла в спальню, сдвинула брови, и села в глубокое бархатное кресло. Боясь приблизиться к дочери ближе, Евгений глазами обласкал её собранные в косичку тонкие чёрные волосы, уставшие от слёз набухшие светлые глаза, маленькие дрожащие губы.

«Конечно, все эти взрослые игры изрядно истрепали её нервную систему. Ей нужно время на восстановление, нужен отдых от всего, что навалилось за последний год», — подумал Евгений, успокаивая сам себя.

Медленно потекли новые дни бытия маленькой семьи Васильевых, но отношения между отцом и дочерью не налаживались. Евгений Борисович общался со школьным психологом, привозил домой известную в городе специалистку по немедицинской психотерапии. Устраивали игровые сеансы, нацеленные на преодоление детской психологической травмы. Но и это не помогало.

«Вы знаете, в психотерапии должно быть обоюдное желание убрать проблему. У Оли всё очень сложно: чем больше ты оперируешь с ней, тем сильнее её внутренне сопротивление любым действиям со стороны взрослых, — с печалью резюмировала специалистка. — Это работа, Евгений Борисович, большая работа. На годы. Запаситесь терпением. Увлекайте её чем-то что ли, переключите на тему, которая ей будет интересна».

Оля четыре года ходила в музыкальную школу по классу скрипки. Евгению нравилось это занятие, но, исходя из отцовского и собственного неудавшегося опыта, считал его в жизни бесперспективным. Как детское увлечение — куда ни шло, но как будущая профессия… Для этого надо было родиться как минимум где-то в Москве или Питере, учиться у ведущих мастеров страны, вертеться на крупных музыкальных фестивалях, участвуя в мастер-классах и прочих творческих мастерских с участием виртуозов. А потом закончить консерваторию, получить место в каком-нибудь симфоническом оркестре, народном ансамбле или профессиональном этно- коллективе. Нет, лишённая высокой культуры провинция подразумевает иные профессии, те, которые будут кормить здесь, на месте.

Однажды за ужином, пользуясь лёгкой оттепелью в настроении, Евгений спросил Оленьку: «Дочь, а кем ты мечтаешь в жизни стать? Только честно. Где ты себя видишь, кем представляешь? Может, моделью там или дизайнером одежды?»

Оля задумалась. Потом, надув щёки и саркастически улыбнувшись сказала: «Еще чего! Модели все эти дуры набитые. Пока молодые, кому-то нужны, а чуть форму утратили, если не фартонуло за крутого папика замуж выскочить, идут в порнухе сниматься. Ничего привлекательного в этом не вижу. А тебя на моделей потянуло, да? Так что ж твоя-то так долго не приходит? Денег нет? Или меня боится? Правильно, пусть боится. Не думай, я не только тебя ненавижу, но и её тоже. Не появилась бы она, и мама была жива».

«Оля, как ты можешь такое говорить?», — вспыхнул Евгений.

«А что такого? Она ж модель, ноги от ушей, волосы ниже попы. А для меня это зашквар. Я хочу быть музыкантом, скрипачкой. Тоже на сцене выступать, в студии работать, блог открыть, клипы писать, до самой старости, кстати, можно. Но без вот этого, без … В общем ты понял…Мне бы только скрипку хорошую, а не эту раздолбайку лажающую — ни настроить нормально, ни шестнадцатые сыграть, пальцы заплетаются от усталости…»

В этом момент Евгений Борисович вдруг вспомнил о хранящейся на чердаке отцовской дачи старой растрескавшейся скрипке. Точно! Сам ведь её туда отправил, когда делал ремонт в родительской квартире. А потом запамятовал. Оленька тогда ещё была маленькой. Посчитал скрипку ненужным хламом, занимающим место. А вскоре купил другую, китайскую, новую и красивую. «Раздолбайку лажающую».

Интересно, сохранилась ли? Не забрались ли бомжи и дачные воры на чердак двухкомнатного домика за городом? Как-то раз был такой случай, вызывали сотрудников полиции, составляли акт. Украли только кухонную утварь, чердачная ляда осталась закрытой на замок. После этого пришлось привезти сварщиков, заменить дверь и соорудить решётки на трёх окнах дачного домика.

Евгений Борисович оставил ужин недоеденным и, на ходу сказав дочери, что нужно срочно отъехать по делам, отправился на дачу. Решил не откладывать дело в долгий ящик. Дочь, конечно же, решила, что отец поехал развлечься и отдохнуть от работы и родительских забот к своей «мымре».

Доехав до пункта назначения, в перевозбужденном состоянии Евгений загнал джип в мокрый от непрекращающегося дождя поросший высоким бурьяном двор, отвинтил замок четырехмиллиметровой стальной двери, вошёл внутрь и поднялся по стоявшей у стены стремянке на чердак. Электричества здесь не было, поэтому подсвечивать пришлось, включив экран мобильного телефона.

Чего здесь только не накопилось за долгие годы с того дня, когда дед решил обзавестись дачным домиком. Антикварная детская коляска, сетки от советских кроватей (и как их только затащили сюда, через крышу что ли?) огромные алюминиевые и эмалированные кастрюли (хорошо, что бомжи не успели вытащить), причудливой конструкции медный самогонный аппарат(было ж время!), крашенные белой краской карнизы, разбитая дедовская гитара, старинные слесарные инструменты, резные полки из настоящего дуба, детские книги и журналы, заботливо кем-то укрытые полиэтиленовой плёнкой…А вот под ними и скрипка. Та самая, и именно там, куда её сам Евгений когда-то и засунул, позабыв на целое десятилетие. Сохранилась. Сколько лет и сколько зим бедолашная выдержала в кромешной темноте, в жаре и холоде. Хорошо, что была спрятана между журналами и книгами, завёрнута в целлофан и укрыта.

Где-то тут должен быть и смычёк. Евгений сам не заметил, как с интересом уселся на пыльные доски чердака, и стал перебирать страницы старых изданий. Некоторые он видел в детстве, а прочие, вероятно, принадлежали отцу и деду. Тогда не было Интернета, никто не «висел» в социальных сетях, наверняка, эти книги читали всей семьёй. Это было, наверное, замечательное время, доброе, честное. Отношения между людьми были на много порядков искреннее.

В руки сами попросились «Алые паруса» Александра Грина — старая, потрёпанная книжка в мягкой обложке, за десять копеек. Эту книгу о девичьей мечте и человеке, который смог её исполнить, вслух читала бабушка. Читала так красиво и самозабвенно, что, казалось, вся квартира наполнялась прибрежным