Действительно, “папа” с трубкой в горле, соединенной с массивным агрегатом на колесах, который заполнял все пространство вокруг монотонным жужжанием, с капельницей в вене у локтя и электродами, прилепленными к черепу и груди, выглядел чудовищно старым и немощным – при взгляде на него казалось, что он недолго протянет. В углу палаты сидели рядом две женщины, создавалось впечатление, что они за последние несколько часов даже не шелохнулись. Мадлен первой заметила Поля и бросила на него взгляд, в котором читались ужас и облегчение одновременно, но встать со стула не осмелилась. А Сесиль подошла и обняла его. Когда же они виделись в последний раз, подумал он. Лет семь назад, может восемь. А ведь Аррас совсем недалеко, менее чем в часе езды на скоростном поезде. Она немного постарела, у нее появилось несколько седых волосков, впрочем, они едва просматривались в ее по-прежнему пышной светло-русой копне. Лицо чуть расплылось, но изысканной тонкости черт она не утратила. Его младшая сестра считалась одной из самых красивых девочек в лицее, он хорошо это помнил, ее ухажерам он тогда счет потерял. Но все же он не сомневался, что она оставалась девственницей до замужества, ей не удалось бы скрыть даже мимолетный роман. Уже тогда она была очень набожной, по воскресеньям ходила к мессе и принимала активное участие в мероприятиях своего прихода. Однажды он застал ее за молитвой, она стояла, преклонив колени, у себя в комнате – он ошибся дверью, когда ночью встал пописать. Он смутился, это он хорошо помнил, как смутился бы, застукав ее с мужиком. Она тоже выглядела слегка смущенной, ей тогда, наверное, было лет шестнадцать, но позже, когда он волновался перед экзаменами – а ему не раз, и небезосновательно, случалось волноваться перед экзаменами, – она обещала “попросить за него Пресвятую Деву”, причем таким естественным тоном, будто собиралась зайти в химчистку за кофточкой. Он правда не знал, откуда у нее взялась такая склонность к мистицизму, в их семье это было уникальное явление. И мужа она выбрала по своему образу и подобию, с виду все же более здравомыслящего – вообще, как правило, провинциальный нотариус – это ходячее здравомыслие, что, собственно, при знакомстве с ним и сбивало с толку, на самом же деле, пообщавшись с Эрве две-три минуты, собеседник начинал улавливать в нем какую-то пронзительность и преисполнялся уверенностью, что он, ни секунды не колеблясь, отдал бы жизнь за Христа или во имя прочих аналогичных идеалов. Поль любил их и считал красивой парой – они с Прюданс им уж точно в подметки не годились, а их брат со стервозой невесткой и подавно.

– Ты в порядке? Держишься? – спросил он наконец, выпустив ее из объятий.

– Да. С трудом. Но я знаю, что папа выкарабкается. Я попросила Господа.

6

Через пару минут в палату вошла медсестра, проверила капельницу, положение дыхательной трубки, записала несколько цифр, высветившихся на контрольных мониторах.

– Мы сейчас его помоем… – сказала она. – Можете остаться, если хотите, но это не обязательно.

– Мне надо покурить, – сообщил ей Поль.

Как правило, ему удавалось сдерживаться в течение определенного промежутка времени, соответствующего нормам о запрете курения в общественных местах; но тут был случай форс-мажора. Он вышел на набережную и тут же продрог до костей. Человек тридцать вышагивали туда-сюда перед воротами больницы с сигаретой в зубах; никто из них не произносил ни слова и, казалось, даже не замечал окружающих, замкнувшись в своем личном маленьком аду. Впрочем, если и есть место, генерирующее тревожные ситуации, место, где потребность в сигарете быстро становится нестерпимой, так это больница. Положим, у вас есть муж, отец или сын, и еще сегодня утром он жил с вами, но пройдет несколько часов, а то и минут, и у вас его заберут; что, как не сигарета, может быть на высоте положения в данной ситуации? Иисус Христос, ответила бы, наверное, Сесиль. Да, наверное, Иисус Христос. Последний раз Поль видел отца в начале лета, еще и полугода не прошло. Он прекрасно выглядел, увлеченно готовился к предстоящей поездке с Мадлен в Португалию – они собирались уехать на следующей неделе, и он как раз бронировал номера в отелях – в поузадас или других подобных заведениях, ему хотелось снова побывать там повсюду, он всегда любил эту страну. Отец интересовался и политическими новостями и долго, со знанием дела, рассуждал о возобновлении деятельности black blocs[11]. Короче, их встреча прошла очень хорошо и обнадежила его; отец вполне соответствовал образу активного пожилого непоседы, которому старость в радость, что же касается его супружеской жизни, то Полю оставалось лишь ему позавидовать – вот типичный пенсионер, думал он, образцовый герой рекламного ролика о ритуальном страховании.

Рабочий день в офисах только что закончился, на набережной Клода Бернара пробка стала еще плотнее, движение фактически застопорилось. На светофоре, прямо напротив больницы, снова зажегся красный свет; раздался первый гудок, похожий на одинокий крик марала, и следом засигналили все, выбросив в загазованный воздух гигантскую звуковую волну. У всех этих людей наверняка полно своих разнообразных забот, личных и профессиональных; они далеки от мысли, что смерть поджидает их прямо тут, на набережной. В больнице родные собирались уходить – у них тоже, конечно, есть личная и профессиональная жизнь. Задержись они еще на пару минут, они увидели бы смерть. Она стояла внизу, недалеко от входа, но уже готова была подняться; этакая сучка, правда сучка буржуазная, стильная и сексуальная. При этом она гребет все кончины подряд, умирающие из бедных слоев общества могут рассчитывать на нее наравне с богачами; как и все бляди, она не привередничает, выбирая клиентов. Больницы не должны находиться в городе, подумал Поль, тут слишком суматошная атмосфера, перенасыщенная планами и желаниями, город не лучшее место для умирания. Он закурил третью сигарету; ему не очень хотелось возвращаться в палату к отцу, лежащему с трубкой в горле, однако он себя заставил. Сесиль была с ним одна, она преклонила колени в изголовье кровати и знай себе молилась – совершенно “беззастенчиво”, невольно подумал он.

– Ты молишься… Богу? – спросил он с ходу, нет, ему явно с этим не свыкнуться, интересно, когда-нибудь он научится задавать не только дурацкие вопросы?

– Нет, – сказала она, вставая, – это обычная молитва, мне сейчас лучше к Пресвятой Деве обращаться.

– Да, понимаю.

– Нет, ты ровным счетом ничего не понимаешь, но это не страшно! – Она чуть не расхохоталась, ее улыбка была ослепительной и немного насмешливой, и внезапно он вспомнил то лето, когда ей исполнилось