– Ты сразу скажи… ты решила проваливаться в институт, двоечница? Выключи этот проклятый магнитофон! – Орет. – И почему ты не ответила – что с твоей рукой?!

– Я никогда не была двоечницей. Кстати, я заметила, что люди, не знающие языка, когда они разговаривают с иностранцами, кричат. Им почему-то кажется, что так их поймут.

Мать, спокойно:

– Мне не нравятся твои встречи с Эрикой. Меня очень заботят твои ночные возвращения с порезанными пальцами. Короче – все.

Она:

– Не поняла.

Мать, помолчав:

– Я пошла к Наденьке… к твоей любимой подруге…

– Я не хочу слушать.

– Твоей ближайшей подруге Наденьке, которая, правда, не знает, что она твоя ближайшая подруга. И она мне сказала, что Эрики больше нету.

– Замолчи!

– Эрика внезапно уехала к себе во Львов. Эрика абсолютно неожиданно вернулась к родителям, слышишь? И вообще мне надоели все твои глупости. У тебя через два дня экзамены! С завтрашнего дня ты будешь учиться! Эрика во Львове!

– Еще одна… подлость.

– Милая, я знаю жизнь. К сожалению, ты у меня сумасшедшая, и я не хочу, чтобы дело кончилось… первым встречным!

– Капитаном.

– Что… ты сказала?

– Я ничего не сказала… Это ты говоришь. Это ты хочешь сделать мне больно?

Мать молча уходит из ее комнаты, и, как обычно, начинает стелить постель на кушетке, приговаривая:

– О Боже! Как мне надоело разбирать эту постель… Знаешь… я виновата, что родила тебя сразу без сердца и без мозгов. Я постараюсь исправить это, как могу. Ложись спать. И больше ты никуда не выйдешь из дому, пока не сдашь экзамены.

В ее комнате.

Она укладываясь в кровать, включает магнитофон:

– Письмо двадцать третье: «Итак, сегодня я потеряла сразу вас и Эрику. Я в пространстве, никого вокруг… О нет! Ничего подобного… Ведь слово осталось. Утром, перед приходом к вам, я включила магнитофон и машинально бормотала что-то. Потом мне пришло в голову прослушать свое бормотанье… Это было одно слово, повторяемое на разные лады. Я испугалась. Я записала тотчас музыку на этом слове. Отмотала ленту, включила. Но это слово тихо звучало сквозь музыку. И в панике я сожгла эту ленту. Смешно! Люди стесняются этого слова! У меня есть теория: человек прочитал определенное количество рассказов, человек наблюдал вокруг, человек знает – сначала должна быть Любовь, чтоб потом была Свадьба. Человеку нужна свадьба, и человек идет не от причины к следствию, а – наоборот: рядом есть объект, подходящий для свадьбы… значит? Значит – я его люблю! Так просто! И он вынужден говорить то, чего не чувствует. И оттого людям так неудобно произносить это слово, и оттого люди привыкли стесняться его. Они стесняются своей лжи… Но почему же осталось это слово у меня после всего?!»

Мать молча входит в ее комнату, выдергивает шнур у лампы. Темнота. Возвращается к себе и долго ворочается на кушетке.

* * *

В кухне. Джазист в розовых джинсах – один.

Тихонечко напевает:

«Реквием

Я не заживусь на этом свете,

Я недолго буду жрать наш общий кислород,

Нарушая экологию среды.

Я умру, и в последний путь пусть провожают

Меня друзья:

Дохлая птица, которую я закопал под забором,

Моя любимая кошка, которую не разрешила

держать мать…

Только они, эти двое – меня не предали».

* * *

Глубокая ночь. Она зажигает свет. Щелчок магнитофона – включила.

Шепчет в магнитофон:

– Письмо двадцать четвертое. «Три часа ночи – это мой час. Только ночью я чувствую себя полностью человеком… Ночью я читаю и думаю, даже ем. Только хищники и убийцы едят по ночам… поэтому у всех убийц желудки порченые… Я проснулась сейчас совсем счастливая. Поразительно: вместо того чтобы умирать от горя – я свечусь от радости и освещаю собою всю комнату, меня надо выключать на ночь… иначе все загорится… Я вас не видела несколько часов, но я не теряю с вами связь. У меня есть теория: у женщин более высокое предназначение, ибо они должны отдавать. И создавать новую плоть. Поэтому природа наделяет их щедрее. Доля природы в женщине больше. И оттого в них мало логики и много хаоса и безмерности… то есть природы… Поэтому установление связи между людьми сквозь пространство – дело женщин… Чтобы все стало в мире на свои места… я должна непрерывно чувствовать эту связь с вами… Иначе все останавливается. И вот сейчас, наладив связь с вами, – после всего!.. – я испытываю радость! Потому что… я чувствую правду. Боже мой! Как мне нравится вот так разговаривать с вами! Я вас люблю. Сколько раз на день я ловлю себя на этом слове, срывающемся с губ. Я сойду с вами с ума, но я не смогу от вас уйти, – смеется, – Какое счастье! Наконец я смогу сказать вам то, что повторяла тысячу раз, вас предчувствуя: «Каждое утро, проснувшись, я захлебываюсь в собственном дыхании… я ощущаю ваши губы с такой физической реальностью, что почти теряю сознание. Только молоточки в висках. Я становлюсь безумной… и со всей силой этого безумия я говорю вам: я вас люблю! Спокойной ночи, милое чудо!»

Раннее утро. Включила магнитофон.

Она:

– Третье письмо за эту ночь. «Доброе утро, милое чудо! Ощущение радости: если подпрыгну – повисну в воздухе! Всю ночь мне снился сон… оставшийся в наследство от давно ушедших детских времен. Бесконечное поле с блеском холодного неба, и мой полет с высоты этого неба, резкий и прохладный, к земле. После этого у меня целый день от восторга судорожно раздвигаются губы, а глаза горят по-хищному. Счастье, что я не родилась в Средние века, иначе меня сожгли бы, как ведьму. Я люблю вас! Я люблю вас! Ужас! В течение ночи я трижды снимала трубку и только усилием воли заставляла себя не звонить вам. Счастливейший день сегодня! И знаете почему? Потому что сегодня я уже не выдержу… и увижу вас… И вы этого хотите сами! Я не знаю, как это произойдет! Я чувствую! Я увижу вас сегодня! – смеется, – Тайники души…»

* * *

Вечер того же дня. В комнате матери Мать и Подруга.

– Подожди, я только позвоню по делу, – набирает номер, – Ты не звонил мне, а то меня не было дома? – Выслушивает, – Ну хорошо… Чао-какао, – повесила трубку.

Мать легла на кушетку, молчит и Подруга. Они лежат на кушетке и о чем-то думают.

В это время в своей комнате Она разгуливает, натыкаясь на вещи, включила магнитофон.

Мать, прислушиваясь: – Ни черта она не поступит!

Она в своей комнате шепчет:

– Письмо двадцать пятое, которое заканчивает серию неотправленных писем, поскольку пишется с твердым намерением предстать перед адресатом». Адресат, именуемый в дальнейшем «Милое чудо»…