— Супрессоры для чего? — спросил он. Его сероватый язык улегся на нижней губе.

— Пистолеты, — говорю.

— Кто ж ставит супрессор на пистолет?

— Мне, — уточняю, — нужны очень сильные супрессоры.

— Очень сильные супрессоры, — повторил он.

— И очень тихие супрессоры.

Он поморщился.

— Я похож на феда?[25]

— Нет.

— Тогда говори прямо, что нужно.

— Глушитель для «магнума».

— Ты это серьезно?

— Да.

— Можно взглянуть?

— Можно.

Я пододвинул к нему магазинный пакет. Он вытащил оттуда два пистолета и положил на ксерокопию «Протоколов сионских мудрецов». Несколько мгновений он молча их разглядывал и наконец произнес:

— Ммм. Задал ты мне задачку. Иди-ка сюда.

Я обошел стол.

На полу стоял ящик для рыболовных снастей. Оружейный маньяк поставил его на складной стул под прикрытием скатерти. Ящик был доверху набит глушителями.

— Гм. — Мужик ворошил свое добро. — По одному на каждый?

— Да.

Он вытащил парочку.

— Не знаю, подойдут ли, — сказал он.

Эти штуковины, не меньше фута длиной, состояли из двух соединенных между собой трубок, толстой и тонкой.

— Что это? — Я показал на тонкую.

— Смотри сюда. — Не прошло и десяти секунд, как он незаметно разобрал мою пушку и снова собрал. Только вместо ее собственного ствола, который он положил на стол, стоял новый, с глушителем. — Поменял — и никто не докажет, что это твои патроны. А чтоб по гильзам не нашли, вытащи казенник и наждачком пройдись, для спокойствия.

— О'кей, — говорю.

— Пока оружием не пользуешься, ствол не меняй, на случай если нагрянут феды. Но держи заряженным, тогда точно не разнюхают. — Он подмигнул, хотя это мог быть нервный тик. — Все понял?

— Да, — говорю.

— Хорошо. С тебя четыреста баксов.

Была середина декабря, когда миссис Локано поинтересовалась, что бы я хотел получить на Рождество. Мы ужинали. И я решил пойти ва-банк.

— Я ведь еврей, — говорю.

— Ах, оставь.

— Единственное, чего мне хочется, — говорю, глядя на Дэвида Локано, — это узнать, кто убил моих близких.

За столом повисло молчание. Я подумал: Ну вот, все, блин, испортил.

Но кто-то, слава богу, переменил тему.

Однако через несколько дней Дэвид Локано вызвал меня и спросил, не съезжу ли я с ним в спорт-магазин «Большая пятерка» за рождественским подарком для Скинфлика. Он обещал за мной заехать.

Мы поехали, и он купил сыну боксерскую грушу. Глупее не придумаешь. Скинфлик не то что ударить по груше, просто минут десять подержать перед собой руки он и то был не в состоянии. Но Локано, похоже, в моих советах не нуждался.

На обратном пути он меня вдруг спросил:

— Насколько это для тебя серьезно — найти подонков, которые убили твою родню?

Я был настолько оглушен этим вопросом, что целую минуту не мог рта открыть.

— Ради этого я живу, — наконец выдавил я из себя.

— Идиотский ответ, — сказал он. — Ради этого, я знаю, ты поступил в «Сэндхёрст»[26]и подружился с Адамом. Но все это чушь собачья. Ты можешь отступить. И должен отступить. Ты сам этого хочешь, я уверен.

— А если не отступлю?

Локано резко свернул на обочину и ударил по тормозам.

— Не изображай из себя крутого, — сказал он. — Запугивать людей — не моя профессия. Я адвокат, черт подери. А если бы это и была моя профессия, кого-кого, а тебя запугивать я бы не стал.

— О'кей.

— Я что хочу сказать: есть многое, ради чего тебе стоит жить. И держаться подальше от неприятностей. Адам любит тебя. Уважает. Этим не бросаются.

— Спасибо.

— Ты меня слушаешь?

— Да.

Я слушал, но состояние оглушенности не проходило.

— Но отступать не собираешься?

— Нет.

Он со вздохом кивнул.

— Ладно. — И он полез во внутренний карман пиджака.

Я чуть не остановил его. После овладения боевыми искусствами — тринадцать месяцев тренировок, по восемь часов в день — мне не составило бы труда выбить у него из руки пистолет и вывернуть вверх подбородок так, чтобы хрустнули шейные позвонки.

— Расслабься, — сказал он, вынимая записную книжку и ручку. — Посмотрим, как оформить тебе контракт.

— В каком смысле?

— Попробую найти того, кто тебе за это заплатит.

— Я не возьму за это денег.

Он пристально на меня посмотрел.

— Возьмешь. Иначе ты шпана, и тебя пристрелят, как собаку. Мы пустим слух, что эти подонки болтают лишнее, набивают себе цену. Они могут оказаться с кем-то в родстве или чьими-то знакомыми. Не думаю, что это такая уж трудная задача. Я понятно выражаюсь?

— Да, — говорю.

— Вот и хорошо. Тебе понадобится оружие, правильно?

Джо и Майк Вирци были братья. Как и предполагалось, они сделали это, чтобы стать членами мафии.

Я не стал принимать слова Локано на веру и несколько недель следил за ними неотступно.

Братья Вирци были настоящими отморозками, которые чуть не каждую ночь от скуки мочили всех, кто попадался им под руку. Они за волосы вытаскивали из бара или бильярдной какого-нибудь бедолагу с криками, что это мафиозные разборки и пусть все помалкивают в тряпочку, и человек оставался валяться в луже крови, с выбитыми зубами, в темном закоулке. Могли отметелить его так, что тот казался трупом или беспомощным калекой. Иногда их жертвой становилась женщина, и я звонил в полицию.

И наконец, самое удивительное: я видел, как их принимали в мафию. Я ведь практически каждую ночь ходил за ними по пятам. Но наблюдать за процедурой вживую — это было нечто.

Все происходило в храме Святого Антония, в полуподвале культурно-просветительского центра при церкви в городе Парамус, штат Нью-Джерси. Заглянуть внутрь можно было сквозь прутья на просевшем окне, которое открыли для циркуляции воздуха. За тремя облезлыми буфетными столами, составленными «покоем», сидели ветераны-мафиози, а перед ними в центре зала стояли в чем мать родила Джо и Майк Вирци, повторяя за старым пердуном слова клятвы.