Сам себе король, сам себе судья…

Но я уже проваливаюсь в благостное забытье.

Мне кажется, я сплю всего минут пятнадцать. Но вот является баронесса, трясёт за плечо и говорит:

— Ваше высочество, пора вставать.

Я отмахиваюсь от неё, натягиваю одеяло до ушей, поворачиваюсь и бормочу, что хочу спать. Действительно, за окном серо, не поймёшь — то ли ещё утро, то ли уже вечер. Чтобы у них там не случилось, я встану только в случае пожара или другой опасности для моей жизни.

Но вредная баронесса не унимается и продолжает меня тормошить:

— Мне очень жаль, ваше высочество, — настаивает она, — но у нас совсем нет времени. Мы должны провести церемонию выбора цвета до начала смотрин. Они назначены в полдень, а нам предстоит ещё привести вас в надлежащий вид и подучить этикет.

Я встаю — взъерошенная и злая (всегда такая, если меня внезапно будят) — и недовольно смотрю на баронессу. Она уже при полном параде. Платье безупречно, прическа идеальна, волосок к волоску.

Мадам Фондеброк — робот?

— Быстро не получится, — говорю я. — Хоть что со мной делайте, но по утрам я — амёба амёбой. В себя приду только после двух чашек кофе и часа занятий йогой на свежем воздухе. Так что вам придётся смириться…

Баронесса качает головой:

— Ваше высочество, я допускаю, что зелёная вспышка повлияла на вашу память, но не могла же она повлиять на разум в целом? Здесь, в Северной Атомике есть только одна воля — воля Её Величества королевы Юлии. Как она сказала, так и будет!

— Кстати, о королеве, — позевав, говорю я. Тру глаза, устраиваю на коленях подушку — так удобнее упираться локтями. — Мне нужно с ней встретиться и обсудить кое-что.

— Королева обязательно придёт напутствовать вас перед смотринами, — заверяет баронесса и пытается стянуть с меня одеяло. Но это не получалось даже у Стаса. За одеяло я всегда держусь до последнего и намертво.

Перетягиваю одеяло на себя, победно улыбаюсь и говорю:

— Присядьте. Мне нужно вам что-то сказать. Это важно.

Начнём вербовать союзников. Раз времени нет и уже в полдень смотрины, действовать надо быстро.

Она оглядывается, замечает кресло, пододвигает к кровати и присаживается на самый край, чтобы не измять платье, разравнивает складки, расслабленно опускает руки на колени и лишь тогда поднимает голову:

— Только скорее. Мы не можем позволить себе долгие беседы.

— Хорошо, — сама не люблю всякие «вокруг да около». — Я вообще не ваша принцесса. Король и королева — не мои родители. Мой дом — далеко отсюда. Зелёная вспышка утащила меня из моего мира и забросила в ваш. Единственное, чего я хочу — вернуться назад. Поэтому мне нет дела до выбора цветов, женихов, процветания или гибели государства… Помогите мне. Проведите меня к королеве, я ей всё объясню. Этот спектакль пора заканчивать.

Лицо баронессы вытягивается, становится ехидным и злым. Она не говорит, цедит слова, словно бросает бедняку подачку:

— Вы предлагаете мне предать мою госпожу и благодетельницу? Это уже наглость!

Я начинаю закипать.

— Нет, — резко отвечаю я, — предлагаю всего лишь включить здравый смысл.

Она фыркает:

— Мой здравый смысл как раз таки при мне. Ваш брат сбежал, нарушив свои брачные обязательства. Поставил наше государство на грань войны с соседями. Войны, которая нам сейчас не нужна и губительна. И единственная наша надежда — династический брак. Северной Атомике выгодно сейчас заключить ряд союзов с несколькими странами — наследники престолов и правители этих стран приехали нынче к нам, и сегодня вы сможете лицезреть их. Королева в доброте своей предлагает вам выбрать, а не отдаёт за того, кого выбрала сама. Это нужно ценить.

Взрываюсь:

— Нельзя выбрать спутника жизни за несколько часов!

Баронесса пожимает плечами.

— Придётся.

— А если я откажусь?

Она встаёт, крепко сжимает спинку кресла и произносит с явным неудовольствием:

— Королева, да прославится мудрость её, предвидела это. И дала особые распоряжения.

— Какие же? — От дурного предчувствия всё холодеет внутри.

— Казнить Гарду. У вас на глазах.

О да! В мудрости королеве точно не откажешь. Нельзя за несколько часов выбрать себе пару, но за несколько часов вполне можно привязаться к незнакомцу, который окружает тебя вниманием и любовью, который готов умереть за тебя.

У меня появилась ниточка. Привязка к этому миру. Раз здесь есть Гарда, значит, не такой уж он чужой мне. И я не допущу, чтобы бедная женщина пострадала.

Будем действовать тоньше. Сделаем вид, что играем по предложенным правилам. Только так можно выйти из ситуации с минимальными потерями.

— Убедительно, — печально хмыкаю я и спускаюсь с кровати. — Идёмте выбирать этот ваш цвет.

Баронесса явно довольна победой. Гордо вскидывает голову.

— Цвет ваш, а не мой. Свой цвет положен лишь особам королевских кровей.

Вау, как круто. Но это следовало понять из того, что слуги были одеты в цвета своих господ, а не в те, какие хотели сами.

— Давайте я помогу вам раздеться, — говорит баронесса и тянет руки к шнуровке моего платья.

— Это ещё зачем? — Я невольно отшатываюсь.

— Таков обычай — принять свой цвет можно лишь нагим.

«О сколько нам открытий чудных…». Ага, наш препод по основам композиции всегда это цитировал, когда какой-нибудь студиозус выдавал на экзамене очередной перл. Правда, сейчас мне было совсем не до иронии.

— Вы хотите, чтобы я, принцесса, голиком гуляла по замку? — возмущаюсь я и отступаю ещё дальше.

— Нет, что вы! — Она даже меняется в лице от моих предположений. — Церемония пройдёт в соседней комнате, вон за той дверью. — Баронесса кивает на дверь справа, которую я и не заметила. — И участвуют в ней только женщины.

Ну что ж. Уже легче. И я позволяю себя раздеть.

Действо, в которое меня вовлекают, напоминает одновременно сходку сектантов и спектакль театра абсурда.

Я, нагишом, стою в центре комнаты. Вокруг меня двенадцать чаш с одноцветной мутноватой жижей. Напротив каждой чаши — по женщине в пурпурной хламиде. В руках они держат ножи и блюдца. На меня они не смотрят, их взоры устремлены вверх, словно там парят сонмы ангелов.

Женщины поют. Хотя больше похоже на монотонный вой. Через равные промежутки времени одна из них закатывает глаза и бьётся в конвульсиях, громко выкрикивая что-то нечленораздельное. В такие минуты хочется руками заткнуть уши.

Но мне велено стоять и не двигаться. А я пока больше не горю желанием узнавать, что будет, если испортить ещё какой-нибудь местный ритуал.