выключилась, и душ плюнул мне на голову мыльной пеной. Приплясывая от холода, я размазывал пену по телу. При этом не забывал материть комитетчиков за их богатое воображение. Вода снова включилась, чуть теплее на этот раз. Я только успел смыть пену, как душ отключился, и дунул горячий ветер. Я повертелся под потоком, согреваясь.

– Автомойка, суки, – подвел я резюме и подумал, – «Хорошо, щеток нет, как в «Бриллиантовой руке».

Открылась дверь, вошел вчерашний санитар, и со словами: – Переоденься, – бросил на кровать запечатанный в целлофан пакет. Собрал с койки мою одежду, вышел.

Я разорвал пленку. Мягкая фланелевая пижама с зайчиками, белые, махровые шлепанцы.

– Охренели совсем, что ли? – поговорил я. – Точно, сумасшедший дом.

Санитар снова открыл дверь, пропустил внутрь девушку с подносом.

– Ваш завтрак, – сказала девушка, ставя поднос на кушетку.

Стакан чая, из-под крышки торчит нитка с этикеткой «Greenfield», аэрофлотовская упаковка меда, в пластиковой пиалке мюсли залитые апельсиновым соком, – «Знают, суки, что молоко не пью», – усмехнулся я.

Пластмассовая ложка и два бутерброда с сыром на бумажном блюдце завершали сервировку.

Включилась музыка, я принялся за еду. Тюрьма три звезды.

Санитар стоял у двери, ждал, когда я поем.

Последний глоток чая, и санитар махнул рукой, – Пошли.

Я покорно поднялся.

Пришли в уже знакомый кабинет, там опять двое: врач и фройляйн. Поздоровались.

– Маш, а можно мне нормальную одежду? Зайчики меня расстраивают, совсем себя психом чувствую.

Штурмбанфюрер покачала головой.

– Требование наших психологов.

Я поморщился.

– Петух и Дали тоже их разработки?

– Стараемся разорвать ваше привычное ощущение реальности, не повредив при этом психику. Вы ведь быстро адаптируетесь?

– Ну, – я пожал плечами.

– Хорошо, давайте работать, у нас не так много времени.

Я поднял руку в пионерском салюте.

– Всегда готов! – бодро воскликнул я.

Мария Ивановна не отреагировала.

– Начнем с ваших воспоминаний. Пожалуйста, подробно, со всеми деталями, расскажите, как вы начали вспоминать свое инопланетное прошлое. Послужило ли что-то толчком. И последовательно все что помните. Устанете, сделаем перерыв. Не торопитесь.

Я кивнул и начал с чистки зубов. Закончил своей неадекватной вспышкой ненависти к Анастасии Петровне. В промежутках был обед и несколько чашек то кофе, то чая. Про Египет и свои дальнейшие, человеческие жизни благоразумно промолчал.

– Спасибо, Дмитрий, вижу, вы устали, на сегодня достаточно, Иван проводит в вашу комнату. Отдыхайте.

Я оценил «комнату». Поднялся, правда, устал. Зевнул.

Следующим утром (я в зайчиках, Демидова в черном) «работа» началась с текста. Маша протянула мне распечатку моего рассказа висящего в ФБ.

– Отметьте, пожалуйста, где здесь ваши реальные воспоминания, а где художественный вымысел.

Я вооружился карандашом. Почеркал, весь Египет вымарал на фиг, ну и дочку на всякий случай.

Фройляйн пробежала глазами текст.

– ЛСД реально помогает вам вспоминать?

– Если к этим видениям относиться серьезно, то да, – пожал я плечами.

– Не откажетесь от путешествия? Доктор посидит с вами.

– Когда? Сейчас?

– А что тянуть? Завтра вам возвращаться из Екатеринбурга. Неделю мы вас точно не побеспокоим. Давайте, сейчас. Какая доза вам привычна?

Я снова пожал плечами.

– Одна, две марки, 100-200 мкг, наверное. В высокие дозы не ходил. Иногда, вообще без кислоты обходился, лег на диван, глаза закрыл и вспомнил. Только не ночью, ночью засыпал. Но иногда наоборот во сне такое приснится, хоть падай. И запоминается хорошо, что удивительно.

– А как сегодня спали? Ничего интересного не снилось?

– Увы, – развел я руками.

– Что же, слетаете в космос? Нас больше интересует ваша последняя жизнь. Постараетесь про космические корабли побольше вспомнить? Про эти, «живые», как вы их называете.

– Ок, – я улыбнулся, – вы же и без спроса кольнуть можете. Но, понимаете, гарантий никаких, что я там увижу?

Следователь не улыбнулась.

– Вадим, дайте дозу, – велела она доктору. – Сто микрограмм для начала, препарат химически чистый, – пояснила она мне. – Вон, кушетка сзади вас.

Перед глазами заплясала разноцветная вакханалия, Стены и предметы в кабинете потеряли жесткость и принялись изгибаться. Фройляйн приоделась в национальный тирольский костюм, ничего черного на ней больше не оставалось. «Поехали», – пробормотал я, закрывая глаза.

Я честно пытался увидеть свет звезд, но только слышал плеск волн. Цветные узоры в глазах кружились словно в калейдоскопе. Наконец картинка оформилась: передо мной качалась потная спина гребца сидевшего на веслах. Холодный ветер и запах моря.

Драккар летел по волнам, двадцать пар весел действовали одновременно, как пальцы одной руки. Маячивший впереди кнорр был обречен. Что могли двенадцать пар против двадцати, даже при попутном ветре?

Хищник приближался к жертве. Стали видны суетящиеся на кнорре люди. От усилий весла гнулись в руках гребцов, но корпус был широковат, груза было многовато, и скорость маловата, чтобы уйти от погони.

Экипаж драккара уже был в доспехах и при оружие. Мы с братом сидели на одном весле. Пожалуй, мы единственные были без брони и без шлемов. Зачем? Берсеркеры шли в бой с голым торсом. Безумное опьянение схваткой и ужас, внушаемый противнику, защищали лучше любого доспеха. Среди рогатых шлемов викингов выделялись моя лысая голова и алая повязка брата.

Кнорр был уже совсем рядом, оттуда нестройно ударили луки. Я засмеялся, брат просто не обратил внимания. Кормчий драккара выкрикнул команду. Весла взметнулись вверх. Драккар впритирку прошел к борту кнорра, ломая, словно спички, весла не успевших отреагировать гребцов. Брат сидевший ближе к борту закрепил весло вертикально в отверстии в скамье. В борт кнорра вонзились абордажные крючья.

Я вскочил на скамью и взмахнул боевым топором. Брат предпочитал прямой франкский меч, и он уже работал им на кнорре.

– Красная голова! Красная голова! – раздались крики ужаса. Брат был известен и популярен. Я прыгнул вторым. Следом посыпались остальные викинги.

Несколько минут смертельной пляски и остатки команды кнорра прижимались к бортам на короткой носовой палубе. Впереди со сломанным мечом в одной руке и тяжелым ларцом в другой стоял человек, очевидно, хозяин судна.

– Лодку мне и моим людям, или я брошу золото в море, – крикнул он и поднял ларец за кольцо в крышке.

Я бросил топор. Ларец, со все еще сжимавшей кольцо кистью, загремел по палубе. Человек, выронив меч, упал на колени пытаясь зажать обрубок руки. Двое викингов смеясь подхватили его и с шутками и прибаутками выкинули за борт в набежавшую, так сказать, волну, третий подобрал ларец.

Последние защитники кнорра срывали с себя доспехи и прыгали в воду в жалкой попытке продлить жизнь еще на несколько мучительных мгновений.

Осень, вода семь – восемь, минут пятнадцать в