Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Старый просто.
– Ой-й.
– Оксаночка, вам, простите, сколько? Тридцать три? Вот как совпало. Не слышали про роковые числа – двадцать семь, тридцать три, тридцать семь, сорок два? Мне сорок три. Вот. Это по нынешним временам типа пустяк, полсрока до пенсии, а если по-нормальному – ужас же. Высоцкий уже умер, Пушкин – тем более, Лермонтов сгнил, даже старик Чехов готовился помирать.
– Даниил Юрьевич, вам не идет кокетничать.
– Никому не идет. Как там положено: вырастить сына, посадить дерево, построить дом? С сыном у меня как бы не получилось, зато дочь такая, что ни на какого сына не променяю. Дома два, считай, построил – один остался, ну и бывшая Ленина.
Оксана не поняла, но решила не переспрашивать – какая разница-то. Митрофанов продолжал, все так же глядя в отсвет цветомузыки на дальней стене:
– Деревьев тоже пересажал, спасибо маме, хоть, это самое, волков разводи. Получается, все, что положено, сделал. И жизнь прошла.
Он коротким глотком опорожнил бутылку и точно перескочил несколько страниц:
– Мама умерла, дочь взрослая, я ей ни на фиг не нужен, жена… Жене, думаю, я до смерти надоел, и она… В смысле, и сам я на работе ничего нужного, чтобы всерьез прям, не сделаю, так? Время не то, глава не в духе и так дальше. Осталось тихо тлеть да внуков ждать. Я и внуки, прикол.
– Так не ждите, – предложила Оксана, наливаясь почему-то гневом. Разговор этот ей и надоел уже, и цепанул слишком сильно – до раны, которую она не собиралась светить перед малознакомым человеком, тем более подчиненным. Дополнительно раздражал зажатый в руке телефон, который беззвучно трясся и мигал на разные лады. Она положила телефон на колено экраном вниз и договорила: – Вперед, с песней. Забирайтесь на верхний этаж, не побеждайте, но тесните. Становитесь феодалом и хозяином положения.
– А смысл?
– Чтоб дочь зауважала и могла расти. Чтобы жена сказала: «Вах». Чтобы мир лучше стал. Чтобы, ну елки-палки, это же вы мужик, а не я, ставьте цель – и айда пошел, как один мой знакомый говорил. Раз жизнь прожита, терять уже нечего – про самураев знаете, да? Украсть – так миллион и королеву, так же у вас говорится?
Митрофанов фыркнул, Оксана, не сдержавшись, ухмыльнулась тоже и манерно сказала:
– Мужчина, угостите даму сигареткой.
– Да я не курю давно, – ответил Митрофанов, впервые обозначив тут же задавленное движение.
– Да я тоже, – призналась Оксана. – Тогда попить принесите, что ли.
Она была уверена, что Митрофанов примется, как положено его психотипу, нудно уточнять, что именно принести, и как-нибудь да продемонстрирует смесь подобострастия или хотя бы чинопочитания с презрением быдломана к усосавшейся и капризничающей бабе-командирше. И это развеет кисею странного чувства, паутинкой повисшего в темноте между двумя стульями с высокими спинками.
Митрофанов кивнул, встал и ушел. Золотницкая в такт оглушающему умц-умц проорала, что будет каждый день прибегать к своим любимым-прелюбимым девчонкам.
Оксана посидела немного, соображая, что чувствует и почему, а потом все-таки посмотрела в телефон. Искал ее только Тимофей, зато в четырех мессенджерах сразу.
Оксана не стала открывать ни одно из сообщений, погасила экран и снова попробовала додуматься сама не зная до чего. Не успела – Митрофанов вернулся.
Он протянул стакан воды, холодной и без газа. Оксана припала. Оказывается, она страшно хотела пить, так что вытянула полстакана в один глоток, а вторым и третьим остудила горящее нёбо. А Митрофанов вдруг наклонился к ее ногам.
Оксана не отшатнулась лишь потому, что не успела заметить его движение – а когда заметила, страшно испугалась, как девочка просто. Бог знает какая дичь представилась, чуть коленки к подбородку не вскинула. Митрофанов уже выпрямился, шагнул к своему стулу и сел, глядя все на тот же отсвет. Оксана, кипя извилинами и нервами, собралась вызвериться на него – заминка была только за тем, чтобы убедиться, что владеет голосом, испуг показывать нельзя, это закон выживания. А пока убеждалась, посмотрела все-таки под ноги. Там стояли ее туфли.
Так, подумала Оксана почти в панике. Так.
– С-спасибо, Даниил Юрьевич, – сказала она, влезая ногами в туфли и судорожно соображая, что тут еще можно сказать.
Телефон спас.
Тимофей, родненький, как же ты вовремя, подумала Оксана хищно. Сам под нож лег, ягненочек.
– Ксан, ну где ты лазишь, а? Время одиннадцать, я на измене, в телеграме пишу, в мессенджере, в вотсапе, а тебе параллельно, не просматриваешь даже. Тебя ждать сегодня вообще?
– Как хочешь, – сказала Оксана.
– Ну чего начинаешь? Нормально скажи.
– Чего на… – Оксана осеклась, улыбнулась и сказала: – Говорю нормально: сегодня не жди. И вообще не жди, если тебе трудно так.
– Мне не трудно, просто конкретно паришь мне…
– Так. На этом все.
– Что все-то? Раз в жизни нормально…
– Тимофей, все. У нас с тобой все кончилось. Сегодня до полуночи забирай вещи, какие там оставлял, и вали куда хочешь. В полночь вернусь, все выброшу в помойку просто. Ты меня понял?
– Оксан, ты что? Ну сорян, я же…
– Ты меня понял?
– Ни фига не понял. Что началось-то? Пээмэс, дуркуешь или, как это, у тебя кто-то другой?..
– Тебя не касается. Мы с тобой расстались. Спасибо за все, больше не пиши и не звони. Целую.
Она нажала отбой и глубоко вдохнула, опустив голову, но краем глаза увидела, что Митрофанов все-таки повернулся к ней ненадолго и снова уперся глазами в дальнюю стенку. И негромко спросил довольно неласковым тоном:
– Вот так это делается, да?
– В том числе, – отрезала Оксана.
Встала и пошла прочь, твердо и красиво, как положено сильной, уверенной в себе женщине и непосредственной начальнице знающего свое место подчиненного.
Не покидающий своего места подчиненный, все так же глядя в дальнюю стенку, сказал:
– Колготки забыли, Оксана Викторовна.
Оксана застыла на секунду, не спеша вернулась к стулу, взяла сплюснутый ком колгот, встряхнула их и натянула, стараясь не слишком извиваться. Совсем уж задирать юбку она не стала, хотя могла – Митрофанов так и пялился вдаль, а остальным было не до них: народ колбасился под «Дискотеку Аварию».
Оксана отряхнула юбку и вежливо сказала:
– Большое спасибо, Даниил Юрьевич. Должна буду.
Рука чесалась второй день. Надо было все-таки ставить пластиковую лонгетку, через которую можно просунуть не руку, так ручку, и поскрести, где дотянешься. Гипс не проскребешь. Это раздражало. Так называемые друзья тоже раздражали: железно договорились встретиться в десять в «Восьмиугольнике», за пару часов до начала мейн кард[1] в трансляции Fight Night [2]из Лондона, чтобы взять по пиву и приготовиться. Козырный столик заказали, заранее договорились, за две недели, чтобы ничего не помешало – Иван вон даже со сломанной рукой был готов. А толку. Звонок Артема застал его на пороге: не может Артем, жене с тещей понадобился для каких-то семейных ритуалов. Ладно, с пониманием, переходим в холостяцкий режим, раздраженно сказал Иван, и тут свалилось сообщение Тимофея. Работа у него, оказывается, до одиннадцати ни дыхнуть ни пернуть, насчет попозже видно будет.