Я вела дневник на замочке почти все годы своего детства в Бруклине, и ни одна из записей в нем не демонстрирует никаких признаков литературного таланта, проницательности, воображения или смелости. Сегодня, когда меня приглашают читать школьникам лекции об искусстве написания книг, я приношу с собой дневник и пускаю его по кругу. Если, скажем, я собираюсь к девятиклассникам, я беру дневник за девятый класс. Ученики в восторге. Они листают страницы и говорят друг другу: «Ух ты! Невозможно поверить, что она пишет книги!» Мои дневники, придающие новый смысл слову «мелкий», укрепляют их уверенность, уча их, что писателей не посыпают волшебной пылью, это самые обычные люди. Открывая другим людям свою самую человеческую, обыденную часть натуры, мы помогаем им так же, как и в моменты, когда делимся с ними своими навыками и знаниями.

* * *

Конечно, есть разные виды откровений. В некоторых отношениях с возрастом я стала более скрытной. Когда я познакомилась со своим будущим мужем Стивом, мы были аспирантами, и я, бывало, развлекала его до утра рассказами о своих предыдущих эротических приключениях. Выбалтывать все без остатка было моей типичной манерой поведения. Она прекрасно подходила нам обоим и лишь сближала нас. Я хотела, чтобы он знал обо мне все, как и я сама хотела знать все о нем.

Но если бы я начала новые любовные отношения сегодня, когда мне за пятьдесят, вряд ли я делилась бы с кем-нибудь такими подробностями или вообще помнила их. Я стала более закрытой, моя биография слишком длинна, чтобы пересказывать ее, а некоторую информацию я вообще считаю сакральной. В зрелом возрасте я принимаю более взвешенные решения: о ком можно рассказывать, что именно, когда, сколько и как. Тем не менее я – в большей степени я, чем когда-либо прежде. С возрастом становишься проницательнее, больше знаешь о себе и меньше готов к компромиссу или предательству самого себя ради сохранения мира в отношениях либо сохранения их вообще. Понимание в середине жизни, что будущее не тянется вечно, заставляет нас определять, что действительно важно, и думать, прежде чем говорить.

Моя подруга Дженнифер Берман однажды нарисовала карикатуру, на которой женщина подходит к мужчине на вечеринке. Она говорит: «Привет! Меня зовут Глория. Можно я расскажу вам все душераздирающие подробности о своем трагическом детстве?» В отчаянном порыве сблизиться мы способны рассказать слишком много и слишком быстро. Делиться своими слабостями – один из способов почувствовать себя ближе друг к другу, но если делиться всем подряд или преждевременно, эффект будет противоположным. Если вы на вечеринке знакомитесь с кем-то, кто рассказывает вам о самом наболевшем за блюдом с нарезанной печенью, вы, скорее всего, усомнитесь в его адекватности и зрелости, а не будете восхищаться его открытостью.

Мы создаем вокруг себя разумные границы, контролируя, что скрывать от посторонних, а что открывать им. Если встает вопрос, раскрывать ли свои уязвимые стороны, имеет смысл не спешить и сначала проверить, достоин ли человек того, чтобы услышать наши истории, и оценить степень собственной безопасности и комфорта в случае, если вы сообщите ему щекотливую информацию. Мы хотим верить, что человек не будет отрицать и преуменьшать нашу боль или, наоборот, придавать нашей проблеме слишком большое значение, что никак нам не поможет. Мы не хотим, чтобы нас унижали, жалели или сплетничали о нас, но и не желаем, чтобы щекотливая информация была использована против нас.

Не каждый находит утешение, рассказав о сокровенном. У людей разные способы преодоления стресса, и одни из нас более скрытные, чем другие. Несмотря на то что откровенность – один из способов обретения душевной близости, социальный психолог Кэрол Таврис говорит нам, что он не единственный. Она пишет:

«Много лет назад моему мужу пришлось пройти кое-какие медицинские обследования, и вечером перед походом в больницу мы пошли в ресторан с одним из наших ближайших друзей, приехавшим погостить из Англии. Я завороженно наблюдала, как мужской стоицизм и английская сдержанность образуют решительно неженское сочетание. Они смеялись, травили анекдоты, спорили о кино, предавались воспоминаниям. Никто не упоминал о больнице, своих тревогах или о привязанности друг к другу. Им этого и не требовалось».

Таврис напоминает, что любовь можно проявлять по-разному, а отношения принимают самые различные формы. Сохранение конфиденциальности – не просто средство спрятаться; иногда это просто наш предпочтительный способ бытия.

Открыты мы или скрытны, все мы стремимся контролировать личную информацию о себе. Моя подруга Элис больше года страдала от хронических болей в спине, пока ей не сделали операцию. Она сказала мне, что люди постоянно спрашивали, как она себя чувствует, независимо от того, рада она их вопросам или нет. Элис понимала, что они действуют из благих побуждений, но чаще всего предпочитала не говорить и даже не думать о своей проблеме. Та часть ее жизни, которую она хотела скрыть от посторонних, вышла на передний план, и каждый вопрос напоминал, что ее боль постоянно видна окружающим. Конечно, Элис контролировала свою реакцию на нежелательные вопросы и количество информации, которую раскрывала в ответ. Но она ощущала, что лишилась частного пространства, которое многие из нас воспринимают как нечто само собой разумеющееся, то есть у нее больше не было возможности защитить себя от нежелательного внимания и посягательств, подкрепляемой буфером эмоционального пространства, воспринимаемого нами как «свое».

Как хорошо, что у нас есть эта замечательная способность – показывать ложное и скрывать истинное. Мы говорим «хорошо» в ответ на вопрос: «Как ты?», когда не желаем говорить, что наш дом только что сгорел, а сын прошел курс лечения от наркозависимости. Даже с интимными партнерами нам иногда хочется оставить свои чувства при себе или во время ужина делать вид, что у нас хорошее настроение, когда это не так.

Всякий раз, когда мы ощущаем свою крайнюю уязвимость, первое, что мы делаем, – принимаем все меры к тому, чтобы почувствовать себя хоть чуточку лучше. Иногда для этого мы изливаем душу тому, кому доверяем, кто способен сопереживать и внимательно слушать нас. Это может означать беседу с человеком, который поможет нам составить план действий или даже возьмет временно на себя часть нашей ноши. Или это могут быть походы в кино, чтение, садоводство или прогулка наедине с собой по лесу.

У меня есть коллега, которая заставляет себя улыбаться даже тогда, когда чувствует себя подавленной, и это один из приемов ее духовной практики. Она цитирует Тхить Нят Ханя, всемирно известного духовного лидера и активиста-пацифиста, который рекомендует нам улыбаться чаще. Он считает, что улыбка расслабляет мышцы лица, и ее польза огромна.

Однако вряд ли разумно делать счастливое лицо, если мы привыкли скрывать истинные чувства, которые следует признать, проверить, понять и которыми нужно делиться. И как бы мы ни старались показать, что все в порядке, мы не заменим этим близость с теми, кому мы небезразличны, с кем мы действительно можем оставаться собой. Но если разговор о нашей боли заставляет нас ощутить ее еще острее, а притворное счастье в конкретной ситуации помогает почувствовать себя лучше и действовать так, как мы сами хотим, тогда притворство становится главной линией поведения или как минимум разумным первым шагом.